Он был маленьким, ласковым, с тонкими руками и ногами и с длинными светло-русыми волосами. Помимо внешней мягкости, выражавшейся в линиях и форме круглого лица, у него было кроткое сердце. Несмотря на общительный характер, папа не открывался кому угодно. Он держал дистанцию, пока не понимал, достойный человек перед ним или нет. Как ни странно, но второй случай он считал за манну небесную, ведь повстречать жалкое, бесчестное, коварное, в общем, проблемное во всех аспектах существо было невероятно сложно, а возиться и проникать вглубь его души ещё труднее. Ко всему прочему, папа придерживался моральных принципов. Он не навязывал мне что-либо и не делил мир на чёрное и белое, но при любой возможности давал советы. Я относился к ним избирательно, но с уважением.
Вот и сейчас, проявив уважение, я попробовал сгладить углы.
– Уверен, вам есть чем заняться. Не хочу отвлекать.
– Ты уже отвлёк.
– Ну, раз так, то мне и впрямь стоит уйти, чтобы не мешать ещё больше.
– Не задерживайся допоздна.
– Не буду.
– Хватит ему потакать, – нарочито громко буркнула мама.
Перед тем как уйти, я забрал камеру и задержался рядом с кухней, откуда доносился приглушённый смех. Папа отпускал дурацкие шутки, подливая в стопку коричневатый ром. Он пил, изредка дразнился. Мама поддерживала диалог и смотрела на него с вполне объяснимой снисходительностью и умилением. От удовольствия, вызванного сценой, порозовели щёки. Мне очень хотелось, чтобы через год или даже через пять лет ничего не изменилось. Я, мама, папа, дом, фотографии.
С наступлением лиловых сумерек Маноа 3 3 Маноа-Макики – один из пяти основных районов Гонолулу.
окутала дремота. Вечером город омывала прохлада, и свежесть, и спокойствие навевали умиротворение. Я мало фотографировал, боясь поколебать хрупкое равновесие.
По дороге я заскочил в магазин «Кане и романы», где работала подруга Хана. Два года тому назад она переехала с родителями из Северной Каролины и сразу нашла во мне доброжелательного собеседника. Несмотря на то, что у неё был импульсивный характер, между нами не ослабевало притяжение. В том смысле, что мы не забывали друг о друге, а когда виделись, то не хотели расставаться. По крайней мере, она уж точно.
– Ну Эйден, ну куда ты торопишься?! Либо покупай и оставайся, либо оставайся и покупай, – произнесла она жалобно спустя час моего препровождения в магазине.
– Я не брал денег. Можно я сниму буквы на корешке?
– Ни за что.
– Пожалуйста!
– Не-а.
– Но они так красиво переливаются и мигают!
– Нет.
Хана была непреклонна. Она обслужила пожилого мужчину, запаковав книгу, по всей видимости, в жанре нон-фикшн, в обёртку чопорного бежевого цвета. Бумага была гладкой, как и положено, отсвечивала глянцем. Я недовольно засопел, мол, её запросто выпачкать. Подобная обёртка ни в коем случае не подходит, если книга идёт на подарок.
– Вообще-то она красивая, – надулась Хана.
Ей нравилось возиться со всем, что она считала красивым, прелестным, чудесным и прочим.
Мужчина скривил губы, будто моё замечание его огорчило не меньше. Сунув книгу подмышку, он вскинул заросшие брови.
– Эх, не понимаете вы ничего, непрактичные. Помимо того, что запретила фоткать, так ещё и…
– Кх-м! Кх-м! – шутливо пригрозила Хана.
Посетитель прошёл на выход, а я ринулся к застеклённым шкафчикам, являвшим гордость «Кане и романов». Вернее, гордостью называлась начинка из тонких и толстых томов, на которые, в отличие от остальных бумажных собратьев, выставленных на открытых полках, не оседала пыль.
Я расспросил Хану о книгах, привезённых на прошлой неделе. Я запомнил некоторые, по моему мнению, вкусные заголовки, чтобы поделиться с мамой. Держал её в курсе новинок.
– Давай приду завтра и куплю вон ту книжку из сентиментальной прозы?
– Или из фантастики? Классики? Болезни, лишения и неоднозначные концовки не устраивают?
– Мы подумаем.
– Не забудь. Я буду ждать.
Мне не удалось сдержать обещание, так как следующий день я не выходил даже на крыльцо.
Я задержался в магазине ещё на полчаса как минимум. Когда я распрощался с Ханой, снаружи заметно потемнело. Умиротворение, которое захлёстывало меня раньше, сменилось гнетущим ощущением. Ночь влекла и манила, но опустошала. Людей практически не было, всеобщей расслабленности и озорства тем более.
Неосвещённый перекрёсток подыграл воображению. Я остановился, так как мне почудились крики. Звучали они далеко и меня нисколько не касались. Наверное, ругались молодожёны. Пустяк, досадный пустяк. Я не понимал их язык, но мной всё равно овладевало беспокойство, будто я был целиком и полностью ввязан в бурную ссору. Шарканье шагов невозмутимости не добавили. Я мысленно убеждал себя, что скоро встречу безрадостную маму, кину несколько заезженных фраз, которые объяснят моё поведение, и вернусь в комнату. Устроюсь с удобством, посмотрю фильмы, обязательно страшные, чтобы кровь стыла в жилах, и усну глубоким сном без кошмаров.
Читать дальше