Владимир Чакин - Баба Нюра

На втором курсе, когда начались практические занятия, я разрывался между кафедрой реаниматологии и паталогоанатомическим отделением. Где-то между ними как раз и проходит та тайная граница Если в реанимации пытаются любыми средствами отсрочить смерть, то паталогоанатом работает уже с трупом, то есть когда смерть уже наступила. Порой, по заданию шефа ковыряясь в отвратительном, вонючем содержимом вскрытого желудка очередного трупа, я вглядывался в осунувшееся синюшное лицо дряхлой старухи с полуоткрытым левым глазом и нелепо скошенной набок челюстью, пытаясь представить, что она ощущала в последние мгновения жизни. Труп вызывающе молчал и прочно хранил свои тайны. Я опоздал, с мертвеца никакого спросу. Мертвое тело никак не может помочь мне в разрешении загадки смерти. Оно находится уже там, за чертой, а мне интересна сама черта…

Итак, после нескольких месяцев интенсивной стажировки в отделении паталогоанатомии, я к ней резко охладел. Я, конечно, продолжал ходить туда в установленные часы, помогая персоналу в освидетельствовании трупов, но свои обязанности уже исполнял механически, безо всякого интереса. Зато зачастил на кафедру реаниматологии. Здесь было намного интереснее, здесь до конца боролись за жизнь умирающего, всеми средствами старались удержать его на плаву, не давая погрузиться в пучину смерти. Если это удавалось сделать, то спасенный оставался жить на радость родным и близким. Но иногда бешеная суета медицинского персонал вокруг неподвижно лежащего тела, невероятные усилия лучших врачей-реаниматологов оказывались напрасными, и человек уходил. В этих случаях врач умывал руки, констатировал смерть и отправлял свежеиспеченного покойничка на свалку истории, в морг. На этом все заканчивалось, ничего дальше не происходило и произойти не могло. Но все же, где та черта, где граница между жизнью и смертью, которую я так вожделенно желал увидеть, прочувствовать всеми фибрами души? Опять она ускользала от меня, не давалась в руки как обмылок в воде. К тому же, во время занятий в реанимационном отделении смертельные исходы случались не столь часто, больных откачивали и возвращали в общие палаты. Тем не менее, мне врезались в память два случая смерти больных, и эти смерти совсем не походили одна на другую.

В первом случае мужчина лет сорока пяти был доставлен в клинику при университете с многочисленными ушибами, тяжелыми переломами конечностей, ребер, проломленным черепом. После падения с седьмого этажа позвоночник каким-то чудом уцелел, однако сей удивительный факт служил слабым утешением на общем фоне многочисленных полученных травм, явно не совместимых с жизнью. Ведь помимо переломов костей были значительно повреждены внутренние органы: печень, почки, желудочно-кишечный тракт, легкие – все в многочисленных гематомах и разрывах. В реанимацию мужчину привезли из операционного отделения, где его как могли подлатали, но это явно делалось, как говорится, для очистки медицинской совести. Отчаянная борьба за жизнь пациента продолжалась часа три, не больше. За это время он пару раз испытал клиническую смерть, во второй – уже безвозвратно. Этот случай со смертельным исходом был первым в моей реанимационной практике, поэтому все детали отчетливо врезались в память. Тело мужчины практически все забинтовано либо прикрыто постоянно заменяемыми окровавленными тампонами. Несмотря на сложнейшую операцию по наложению швов на многочисленные раны, кровь продолжает безостановочно сочиться сквозь бинтовые повязки. Руки больного в гипсе, они зафиксированы в определенном положении относительно лежащего тела, причем в довольно причудливых позициях: вытянутая правая рука смотрит вперед-вверх, а левая, согнутая в локте, расположена в плоскости тела. Голова тоже сплошь забинтована, фактически открыто лишь лицо, которое представляет собой сплошную лилово-синюю гематому. На что здесь рассчитывали врачи, на какое чудо – не знаю. Мужчина все время находится без сознания, но признаки жизнедеятельности до поры до времени налицо – пульс, дыхание. Вдруг кривая энцефалограммы мозга дергается несколько раз, быстро теряет амплитуду и превращается в прямую линию. Сердце останавливается. Клиническая смерть наступила. Переход «туда» начался. Стоя за спинами врачей, я напряженно вглядываюсь в лицо больного, пытаясь разглядеть хоть какие-то внешние проявления случившегося. Ничего, никаких изменений не происходит. Та же лиловая кожа на лице, закрытые веки, полная неподвижность лицевых мышц. Затем разряд дефибриллятора, адреналин в вену, и энцефалограмма снова задергалась, жизнь вернулась в искалеченное тело. Но ненадолго. Через полчаса наступила новая остановка сердца, на этот раз навсегда.