Алина Верходанова - Златовласка

Она поняла, что беременна на сроке около 10 недель. Потому что с ней такого не могло произойти. Незапланированные беременности случаются только с дурочками, а она умная, ее ждет карьера и большое будущее. У нее есть таблетки и презервативы. Сначала. Потом остались только таблетки и кажется, возможно, она пропустила одну. Ну, то есть не совсем пропустила, она ее, конечно выпила, но позже, чем обычно. Хотя, может быть, не одну. Так бывает.

Сессия в разгаре. Летом – приемная комиссия. Ему это все ни к чему. Он готов, конечно, готов все оплатить. Процедуру, палату, любые расходы. Ему это все ни к чему.

Старая брюзжащая врачиха ткнула пальцем с плохим маникюром в монитор аппарата УЗИ:

– Видишь точку? Вот твое будущее.

Ее будущее мерцало на экране. Маленькое сердечко билось со скоростью 154 удара в минуту. Нома. Ее собственное сердце, кажется, пропустило удар.

Зачем-то Марина решила позвонить маме. Много раз, десятки, сотни раз она будет спрашивать у себя: «Зачем?». Мама сказала спокойно и строго: «Приезжай, как-нибудь вырастим». Она не хотела слышать, что Марина вовсе не собирается никого растить. Ей нужен не надсмотрщик и не судья, а кто-то, кто будет держать ее за руку и гладить по голове, когда наконец все закончится. Но мама сказала: «Только через мой труп». Мама сказала много страшных, чудовищных и не справедливых слов, о том, что надо было думать мозгами, перед тем как раздвигать ноги для кого попало, о том, что аборт – это убийство, и она не будет в этом участвовать, что теперь это крест, который ей предстоит нести всю жизнь, а если Марина собирается взять грех на душу, то она ей больше не дочь, а значит, она не будет с ней говорить и уж тем более ее содержать.

Марина лежала на своей узкой кровати в студенческом общежитии и смотрела, как медленно опускается солнце за груду серых бетонок. За стеной смеялись девчонки, сегодня они сдали самый сложный экзамен. Она была одна. Свернувшись калачиком, накрывшись покрывалом, она тихо плакала и чуть дышала. Ей хотелось перестать существовать. Закрыть глаза и умереть. Тихо и спокойно, прямо сейчас. Она представляла себя крошечным беспомощным зверьком в свете фар: что-то огромное неслось на нее с чудовищной скоростью, что-то, от чего ей уже не убежать, не скрыться, остается лишь замереть в ожидании удара.

Много месяцев и даже лет спустя, она будет думать, что из этой ситуации были выходы и получше: взять деньги на аборт, соврать про выкидыш, купить справку, найти подработку по вечерам, взять детей на репетиторство – у нее было много вариантов. Но ей было чуть за двадцать, она была одна в чужом городе, переполненная стыдом и страхом. Она закрыла сессию, как всегда на отлично, перевелась на заочное, собрала чемодан и уехала домой, к маме.

Марина родила дочь, маленькую, но здоровую девочку, назвала ее Аней и поставила прочерк в графе «Отец». Когда Ане исполнилось три, она собрала волосы с аккуратный пучок, купила новый костюм на те деньги, которые время от времени все же привозил тот молодой красивый преподаватель, и отправилась работать в школу учителем химии, в ту самую школу, которую мечтала никогда больше не видеть.

В самые тяжелые дни, когда Марину донимали детские зубы, колики и скачки роста, несносные подростки, бессмысленные школьные методички или бывший любовник, изображающий великодушного отца, она брала дочь в свою постель, прижимала ее к себе, как плюшевую игрушку и прокручивала в голове все эти страшные поворотные моменты ее жизни: глупый роман, УЗИ, палец, тычащий в монитор, звонок маме, 10 часов схваток, потуги под крики недовольной затянувшимися родами акушерки, косые взгляды медсестричек на выписке, прочерк в свидетельстве о рождении, крошечное пособие, постоянные упреки от матери, подачки и снисходительные взгляды от человека, которого она когда-то так обожала – это все прокатилось по ней, как фура, не убило, но искалечило до неузнаваемости. Она лежала в своей постели, как побитая собака на обочине жизни, прижимая к себе крошечный сопящий комочек, и пыталась убедить себя, что это все того стоило, ее дочь того стоила, пыталась отыскать в себе хотя бы кусочек той самой безусловной материнской любви, которая должна была озарить все вокруг. Пыталась, но находила.

Однажды в минуту отчаяния, она рассказала об этом матери. О том, как ужасна, чудовищна и непроглядна ее жизнь. Мама смерила ее презрительным взглядом:

– Я не знала, что вырастила такое чудовище, – сказала она.