Алина Верходанова - Златовласка

14

Мама встретила ее в коридоре.

– Ты чего приехала? – спросила она скорее удивленно, чем встревоженно.

Ни «здравствуй», ни «как дела», впрочем, Ане было не до любезностей. Она не знала, что ответить. Она вообще не могла говорить. Она медленно разулась, повесила куртку и сумку на привычное место, как будто просто пришла из школы, а не тряслась три часа в междугороднем автобусе. Ей хотелось броситься в успокаивающие объятья своей детской кровати и долго безутешно рыдать, пока ее не сморит сон. Но, взяв себя в руки, насколько это было возможно, она пошла на кухню и поставила чайник.

Мама, ничего больше не говоря, отправилась следом. Она села на свое обычное место и терпеливо ждала, пока дочь приготовит чай. Единственное, что выдавало ее некоторое волнение, было неравномерное постукивание по столу кончиками пальцев, настойчивое, но почти неслышное. Аня ненавидела этот звук всеми фибрами души – он означал, что у мамы кончается терпение, и все-таки она продолжала молча доставать чашки, масло и сыр. Она искала в себе слова и силы. В конце концов, она решила начать издалека, насколько это вообще было возможно:

– Маааам, а расскажи мне про папу?

Мама вздрогнула и дважды изменилась в лице.

– С чего это вдруг? – раздраженно спросила она вместо ответа.

– Ты знала, что у него есть жена и дети? Маленькие дети. Ты знала это, когда решила завести с ним роман?

– Ты общалась с отцом? Это он тебе сказал?

– Его жена, мам! Я имела удовольствие пообщаться с ней лично! – Аня чувствовала, как внутри нее все закипает. Она никогда не говорила так с матерью: громко, уверенно, с позиции силы, и в то же время она отчетливо понимала, что расплачется, стоит ей только остановиться, стоит лишь на мгновение отпустить это волну праведного гнева, как она снова окажется маленькой несчастной девочкой у маминой юбки. Она хотела сказать как можно больше, пока этого не случилось. – Почему ты мне не сказала?! Ты могла бы предупредить меня, чтобы я не чувствовала себя такой идиоткой! Чтобы я хотя бы понимала, за что меня ненавидят на этот раз, мама!

– Я понятия не имела, что она работает в том же университете, – спокойно ответила мама, как будто это все объясняло. – Откуда я могла знать, что вы встретитесь? Это большой город. Да и какое тебе дело до нее?

– Она завкафедры, мам. Завкафедры моей профильной специальности. И она меня ненавидит, как ты думаешь, мне есть до этого дело? – слезы уже начали подступать, но Аня все еще боролась, она еще не все сказала. – Она просто сживет меня со свету.

– Я не понимаю. Как вообще она узнала, то ты его дочь? Что ты там наговорила? – мама была огорчена и разочарована, что не предвидела такого развития событий, но это были не те эмоции, которые она умела открыто выражать, поэтому она продолжала прятать их за растущим раздражением.

– Я ничего не говорила, мам! Она меня просто узнала. Узнала в лицо! И она не хочет видеть это лицо перед собой каждый божий день. И знаешь, мам, я ее понимаю. – Аня почувствовала, как ярость, наконец утихает, как волна, накатывающая на берег. А в месте с ней пропадают остатки сил и решимости. – Я не знаю, мам, не знаю, что мне делать.

Она закрыла глаза руками и беззвучно заплакала, как тогда, на проклятой крыше. «Лучше бы это я оттуда упала», – невольно подумала она, и кто-то другой внутри нее усмехнулся: «Ну-да, упала».

Мама снова затарабанила пальцами по столу:

– Значит так, – строго сказала она, как будто отчитывала двоечницу за несданную контрольную. – Ты можешь ныть, реветь и обвинять всех вокруг в том, как несправедливо с тобой обошлись. Вон твоя кровать – стоит на прежнем месте, можешь залезть под нее и лежать, пока не покроешься мхом. А можешь взять себя в руки и бороться за свое место под солнцем. Если ничего не делать, ничего и не произойдет, Аня.

– Я не знаю, что делать, мам. Я ничего не могу.

– Ты можешь бороться. Переводись, требуй отвода, жалуйся, в конце концов! Боже мой, мне только показалось, что у тебя появился хребет, а ты вон снова растекаешься по кухне! Хватит! Возьми себя в руки, в конце концов!

Мама говорила уверенно и твердо, но за этой жесткостью скрывался страх и растерянность: она не представляла, как быть в этой ситуации, как помочь, куда бежать, к кому обратиться. Она чувствовала свою вину, но не собиралась дать этому чувству завладеть собой. Нет. Только не сейчас. За эти несколько недель, что Аня провела не дома, Марина впервые осознала, что, наконец, свободна. Ей не надо ни о ком заботиться, ни за кем ухаживать, она выплатила все долги и может делать со своей жизнью все, что захочет. Ее мать умерла, ее дочь выросла. А ей еще нет сорока. И возможно, у нее есть крохотный шанс быть счастливой. Вот только она понятия не имела, с чего начинать. Но уж чего она точно не хотела, так это решать чьи-то проблемы. Нет, нет. Ни за что. Рыдающая на кухне дочь совсем не вписывалась в ее планы. Она чувствовала, что круг вот-вот замкнется: 19 лет назад она точно так же рыдала на этой кухне под строгим и недовольным взглядом собственной матери. Хватит.