Мария Елифёрова - Странная любовь доктора Арнесона

– Потому что эти обстоятельства более щекотливые, чем вы думаете.

«Он же солгал мне насчёт самоубийства мисс Крейн, – подумал Каннингем, – на самом деле он в него не верит. Чёрт подери!»

– Вы знаете, что случилось с Каролиной Крейн, – сказал инспектор. Это был не вопрос, а утверждение. Роу ответил не сразу. Он взял со столика стакан и отпил несколько глотков виски.

– Допустим, знаю.

– Хорошо, я спрошу вас без обиняков. Она мертва?

Роу снова помедлил, как бы размышляя.

– В некотором роде.

Ещё неделю назад Морис Каннингем решил бы, что ему морочат голову. Но сейчас пульс у него участился.

– Мертва в качестве Каролины Крейн? – подавшись всем телом в сторону собеседника, быстро спросил он. – Возможно, жива в качестве кого-то другого?

Роу поперхнулся виски. Вопрос явно застал его врасплох.

– Чёрт побери… – его лицо неестественно побагровело. Инспектор встал, наклонился над ним и стиснул его плечо.

– Некая особа выдавала себя за Каролину Крейн, – настойчиво сказал он, – и эта особа решила прекратить маскарад, а вы решили набрать в рот воды. Так?

– И что? – Роу судорожно усмехнулся. – Что криминального в том, что я дал слово джентльмена не разглашать подробности чужой частной жизни?

– Ничего, если не считать того, что вы её шантажировали. Уголовное преследование за шантаж пока ещё не отменили.

Роу презрительно фыркнул.

– Это всё ваши фантазии, инспектор. Никого я не шантажировал.

– Но вам было известно, кто на самом деле скрывался под именем Каролины Крейн?

– Что ж, – медленно проговорил молодой психоаналитик, – вы ведь не отстанете, если я буду это отрицать. Было.

– Это была одна из пациенток доктора Арнесона?

– Я не имею права об этом говорить.

– Мистер Роу, – Каннингем отпустил его плечо и понизил голос, – я готов обещать вам полную конфиденциальность.

Роу молча помотал головой. Дурацкая чёлка упала ему на бровь.

– Мистер Роу, полиция думает, что это убийство, а я не могу это опровергнуть. Разве вы не хотите помочь вашему наставнику, который всё ещё находится у нас в камере?

Юноша тяжело вздохнул.

– Я думал, его отпустят за недостатком улик.

– Боюсь, моё начальство намерено довести дело до суда. И нет гарантии, что присяжные не настроятся против него. Он иностранец, к тому же психоаналитик – в глазах обывателей это что-то грязное. В особенности если учесть письма, подшитые к делу, и странный характер отношений доктора Арнесона и мисс Крейн.

Роу покусал нижнюю губу.

– Хорошо, – наконец ответил он, – я выполню вашу просьбу, но так, чтобы не нарушить данного мною слова. Я дал слово никому не рассказывать, кем была в действительности Каролина Крейн, и я собираюсь его сдержать. Но я могу дать вам намёк, и я надеюсь, что вы сумеете догадаться обо всём сами. Ключ к отгадке вы получите по почте.

– Благодарю вас, мистер Роу, – сказал Каннингем. – Я рад, что нам удалось достичь соглашения.

32. Сигмунд Арнесон – Каролине Крейн, 27 октября 1923

Дорогая Каролина,

я медлил с ответом потому, что не мог разрешить загадку с духами. Но теперь я вспомнил совершенно отчётливо, где и когда мне встречался этот запах.

Вы в самом деле хотите ответа? Это мускус и сандал, духи моей тёти, которыми она обрызгала меня более четверти века тому назад. Мне было пятнадцать, тёте – всего двадцать пять (мой отец был старшим из детей в семье). Я часто приходил к ней – думаю, это была детская влюблённость. Она показывала мне свои гербарии – я уже тогда увлекался естествознанием, мечтая, что буду изучать природу Африки (а стал психоаналитиком, вот ведь как). Один раз она в шутку побрызгала меня духами. Мне это понравилось. В следующий раз, когда я был у неё, я машинально взял в руки флакон духов с подзеркального столика и стал рассматривать. Тётя рассмеялась, забрала у меня флакон и обрызгала мне всю голову. Потом она сказала, что хочет показать мне свои наряды, и стала доставать из шкафа платья. Она вертелась, прикладывала их к себе так и эдак, спрашивая, идёт ли ей, а я совершенно онемел, потому что позволил себе мысль – а что, если бы она переоделась в одно из этих платьев в моём присутствии.

Но всё обернулось ещё более неожиданно и странно. Тётя засмеялась, выбрала красное платье в лиловую полоску и предложила надеть его мне самому. Я не понял, шутит она или всерьёз. А тётя пришла в восторг от своей придумки и подтолкнула меня к ширме. И тут я, видимо, вконец потерял голову – от запаха мускуса и сандала, от её смеха, от ямочек у неё на щеках. Не помню, как я очутился за ширмой с платьем в руках. Помню только, как я снимал с себя одежду. Я тогда лишь недавно начал носить длинные брюки – это я тоже хорошо помню. Помню, как я наконец разделся и натянул на голое тело платье. Оно было шёлковое – прикосновение этого шёлка я помню до сих пор. И помню то ощущение – оно было новым для меня тогда, раньше я испытывал его только в предутренней дремоте, и оно меня пугало. Я был крупным юношей, но вялым и флегматического склада; в физическом развитии я отставал для своего возраста. Возбуждение от прохладного шёлка, от дуновения воздуха снизу было таким острым, что больше походило на страх, чем на удовольствие. Не знаю, как я решился выйти из-за ширмы. Тётя, по-видимому, наслаждалась моим глупым видом и покрасневшими щеками. Она хохотала так, что упала на кровать.