Мария Елифёрова - Странная любовь доктора Арнесона

Однако Каннингем не мог этого доказать, а значит, по умолчанию должен был и дальше вести это дело как вероятное убийство. И в самом деле, у Арнесона был мотив для убийства – ведь мисс Крейн знала о нём что-то компрометирующее и дала ему это понять. Но кто она, и как с этим связан её маскарад?

Если бы только можно было со стопроцентной уверенностью ответить на вопрос, жива ли она!

25. Каролина Крейн – Сигмунду Арнесону, 27 сентября 1923

Дорогой доктор Арнесон,

вы начинаете исправляться. Я рада, что вы всё-таки взялись за ум. С этим письмом вам доставят вашу награду за хорошее поведение – скромную, но ведь в славные рыцарские времена кавалеры и не могли рассчитывать на большее. Пора же мне, в конце концов, признаться, что вы не так безразличны мне, как думаете, и я хочу сделать это древним проверенным способом. О да, я вела себя с вами странно и жестоко, но поверьте мне, у меня на то есть причины, и я не хочу их раскрывать – хочу, чтобы вы догадались обо всём сами. А пока примите мой небольшой знак внимания.

Ваша

Каролина Крейн.

26. Сигмунд Арнесон – Каролине Крейн, 28 сентября 1923

Дорогая Каролина,

какая же вы злая, гадкая девочка! Неужели вами двигала любовь ко мне, но из гордости вы боялись в этом признаться? Вы, вероятно, хотели быть крепостью, которую я должен был покорить? Но покорить не военной силой – я уже понял, что вы не любите воинственности, – а белым флагом парламентёра. Вам это удалось. Но, боже мой, как мне отрадно прочесть ваше объяснение! Я неизвестно что себе воображал, я даже – только вам одной могу в этом исповедаться, – начал бояться. Я подозревал в вас чудовище, демона, не разглядев в вас то, что должен был разглядеть – влюблённую женщину. Вы теперь, должно быть, не очень высокого мнения о моих профессиональных качествах.

Красная подвязка, присланная вами, прелестна. Одна мысль о том, что она прикасалась к вашему бедру, сводит меня с ума. Ох уж этот наш язык! Вы-то понимаете, что имеется в виду не ум, а нечто совсем другое. А знаете, где сейчас лежит эта подвязка? Впрочем, вы догадались, ведь вы же автор выдумки с фотографией. Надеюсь, мне дозволены подобные маленькие невинные радости, которых средневековые рыцари из-за строгости воспитания не знали.

Всегда ваш

Сигмунд Арнесон.

P.S. Я наблюдателен, дорогая Каролина; я заметил, что в последнем письме вы впервые подписались – «ваша».

27. Каролина Крейн – Сигмунду Арнесону, 6 октября 1923

Дорогой доктор Арнесон,

да, я люблю вас – ровно настолько же, насколько вы любите меня, и моя любовь никогда не будет меньше вашей. Но вы пока ещё нашли ответы не на все вопросы. Любовь – только часть ответа, как и гордость. (Вы и сами ведь ужасно горды, разве нет? Вы нуждаетесь в женщине, равной вам по духу, но не в силах признать, что женщина вообще может быть равной вам).

Подвязка поможет вам узнать остальные ответы. Это подарок со смыслом, и даже в тех желаниях, которые он будит в вас, есть смысл. Прочтите его. Я уже писала вам о том, что ваша главная обязанность передо мной – познать себя.

Столь же ваша,

Каролина Крейн.

28. Сигмунд Арнесон – Каролине Крейн, 7 октября 1923

Дорогая Каролина,

в нашей эпохе, похоже, и впрямь есть что-то от времён Данте и Петрарки: влюблённый вынужден анализировать свои чувства и писать отчёт о них, вот разве что платоновская философия заменена у нас психоанализом. Наши деды, культивировавшие бесхитростность и непосредственность чувств, нас бы не поняли. Они решили бы, что мы смеёмся над природой и здравым смыслом.

Но что есть природа и что есть здравый смысл? Мы могли бы ответить людям прошлого столетия: о, как вы были самонадеянны, полагая, будто знаете, что это такое!

И тут я перехожу к отчёту о вашей драгоценной подвязке. Вы говорили о желаниях, которые она будит во мне. Станет ли для вас откровением, если я скажу, что временами меня одолевает желание её надеть?

Сегодня утром я проснулся в своей постели, и она оказалась на мне под пижамой. Я совершенно не помню, чтобы надевал её с вечера. Поскольку я не могу допустить в себе лунатизма, то остаётся только одно возможное объяснение: моё «я» вытеснило эту память из сознания, поскольку я подавлял в себе это желание. Даже и сейчас оно кажется мне ужасно глупым. В жизни не мог бы вообразить, что мне захочется надеть женскую вещь – я всё время считал, что так делают только извращенцы. Одной вам я могу признаться в этом, не сгорев от стыда. Вы были правы, упрекая меня в том, что я недостаточно знаю себя. Одному богу известно, как вам удаётся проникать мне в душу столь глубоко.