Андрей Соловьев - Письмо для торговца Чжао

Гостиница в самом деле оказалась в центре. На главной улице – прямой, как стрела, и широкой, как футбольное поле. Под холодным дымным небом вздымались огромные серые здания монументальной архитектуры, увенчанные выгнутыми азиатскими крышами. Они казались вечными, как египетские пирамиды. У парадных подъездов застыли гордые часовые в шапках-ушанках и с настоящим оружием в руках. За их прямыми спинами по ветру полоскались алые флаги с россыпями жёлтых звёзд. Через тонкую искусственную кожу застёгнутой на поясе сумки Санины руки машинально поглаживали заветные доллары. Тратить их пока было негде. Ничего похожего на магазины в поле зрения не попадалось. Не говоря уже про какой-то рынок. И в какой стороне этот рынок искать, спросить было некого. В гостинице никто на русском не говорил, а другим языкам Третьяк не был обучен.

На него уже навалилось отчаяние, когда наконец появился долгожданный гид-переводчик из местных, назвавшийся Мишей. Скажем прямо, по-нашему он разговаривал не ахти. Но, как бы там ни было, русский язык Миша всё же знал лучше, чем Саня китайский. Гид объяснил, что нужный рынок носит забавное для русского уха название Ябала. И добираться до этой Ябалы удобней всего на такси. По той же улице – прямой и широкой. Такси в Пекине выглядели забавно. Жёлтые, круглые – словно лимон на колёсах. Салон лимона перегораживала стальная решётка. Она отделяла водителя от пассажиров. При виде решётки Третьяк подумал, что этот огромный город может лишь с виду казаться спокойным и безопасным. Его рука невольно сжала сильнее заветную сумку.

У рыночных ворот толкались оборотистого вида маклеры. Они широко улыбались, кивали, подмигивали. Тонкие жёлтые пальцы быстро, словно карточные колоды, перебирали с еле слышным шелестом стопки синих банкнот толщиной с кирпич. Переводчик сноровисто обменял Санины доллары на видавшие виды юани и незаметно исчез, оставив Третьяка одного. По всему было видно, Миша сразу утратил к нему интерес. Тонкая пачка увеличилась ровно в шесть раз и приятно оттягивала теперь сумку-желудок на поясе. Китайские деньги оказались побольше долларов – размером примерно с ладонь. На каждой синей бумажке отпечатаны были четыре скульптурных портрета в профиль – вроде наших Маркса и Энгельса, только глаза поуже. Одна из голов, очевидно, принадлежала знаменитому председателю Мао. Но Третьяк не рискнул бы на спор угадать, какая именно – все четыре лица показались ему совершенно одинаковыми. Купюры в пачке были потёртые, некоторые даже с разлохмаченными краями. И, надо заметить, Саню этот факт успокоил. Ему не раз приходилось слышать, что при обмене никогда не следует брать новые бумажки – почти наверняка подсунут поддельные.

Итак, у него теперь были местные деньги. Судя по всему, настоящие. Но на что их потратить, подсказать было некому. Саня даже представить не мог, что на свете бывают такие огромные рынки. Без шуток, тут легко поместилась бы половина Кабановска. Гигантские ангары, склады и павильоны, забитые шмотками от пола до крыши, и бесконечные лабиринты торговых рядов с магазинами, магазинчиками и просто прилавками. Один только шубный отдел был размером не меньше Кировского района. Миллионы шуб всех возможных фасонов. Из любого меха. От дворовой собаки до соболя. Вот только самые дешёвые из них стоили в три раза дороже, чем такие же точно на Крюковской. Это был полный крах. Третьяк заметался по рядам, лихорадочно соображая, чего бы эдакого прикупить на продажу. Но в товаре он абсолютно не разбирался. И кроме шуб, запасных вариантов у него не было.

Впрочем, скоро мороз придавил так страшно, что Саня не мог уже думать вовсе. Поэтому первым приобретением стали вязаная шапка и пуховик. Наконец-то стало тепло, и мысли заворочались поживее. Уж не купить ли на продажу таких же точно пуховиков? Как говорится, дёшево и сердито. Но сколько стоят пуховики в Кабановске, он не знал. И узнать было негде. От тоски хотелось откинуть голову и завыть в дымное небо. Нет, правда – что ему было делать?!

Ответ пришёл сам собой. Из-за облупленной чёрной двери, украшенной красными пузатыми фонарями, вкусно пахнуло едой. Недолго думая, он потянул дверную ручку на себя, шагнул под красные фонари и оказался в полутёмной дымной комнате с четырьмя обеденными столами. Коренастый парень в короткой, давно не стираной, поварской куртке наливал в огромные чашки посыпанный огненно-красной приправой бульон с жёлтыми клубками лапши. Поверх лапши в бульон плюхались жирные ломти варёной свинины. Жрать захотелось так, что аж в животе закрутило. Не зная, как попросить еды, Третьяк присел за сколоченный из досок стол на простую лавку, отполированную задницами сотен едоков, и показал на чашку плохо гнущимся от холода пальцем. А уже через минуту с наслаждением тянул через край обворожительно вкусный бульон, на удивление ловко поддевая жёлтые петли остро приправленной лапши двумя деревянными палочками.