– Прикинь, уже удалось отложить пять штукарей, – шептал разгорячённый коньяком сосед в самое ухо.
**********
Вот тут у меня внутри будто кто выключателем щёлкнул. По нервам, словно по проводам, побежал электрический ток, и в голове засияла яркая лампочка. Уж если срослось у такого дятла, как неудачник сосед – значит, торговля не такое уж хитрое дело. Главное, дождаться своего часа. Что называется, ловко попасть в струю. Но ведь, известное дело, под лежачий камень вода не течёт..
– Слышь, Петро, – спросил я самым небрежным тоном, на какой только был способен, – а много вообще шевелюшек требуется на товар?
– Саня, ты чё? Неужто решил в челноки податься? – изумился Петруха, – Брось, не твоя это тема. Или ты хочешь щемиться потом по углам? Вспомни, как я недавно..
– Нет, я хочу, как ты, поднять бабла. И вылезти наконец из этой жопы, где торчу второй год. Ты просто скажи мне – штуки баксов должно хватить? Или лучше взять полторы?
Петруха пожал плечами :
– Это смотря, какой товар.. К товару нужно чутьё иметь. Иначе не то, что штуку, но даже и пять просрать недолго. По себе знаю. Да и где ты штуку баксов возьмёшь?
– Как это где? У тебя займу. Ты же сейчас при деньгах.
Повисла тяжёлая пауза. Лицо соседа переменило цвет с пьяно-багрового на испуганно-серый. Он затянулся ментоловой сигаретой так неистово, что враз спалил ароматный табак до самого фильтра. В четыре глотка осушил коньячный флакон. Швырнул пустую бутылку в рыхлый сугроб. И долго потом сверлил глазами овальную дырку в снегу, словно там ожидал обнаружить нужную сумму.
– Чувак, ты чего? – хлопнул я его по плечу, – я ведь отдам. Без базаров, ты ж меня знаешь.
– Я тоже думал, что отдам, когда занимал, – сипло промолвил Петруха и снова умолк, сжав побелевшие от напряжения скулы и продолжая внимательно рассматривать место упокоения коньячной бутылки.
– Ладно, расслабься, – бросил я примирительно, – будем считать, что это была неудачная шутка. Мне ли не знать, как тяжело эти бабки тебе достались. Ну, бывай, старик!
Я протянул уже руку прощаться, однако, сосед вцепился в мою ладонь и сжал её крепко, не давая освободиться. Лицо его снова налилось красным, и он опять смотрел мне прямо в глаза, не отводя напряжённого взгляда.
– Санёк, ты не думай – я не из тех, кто не помнит добра, – выпалил вдруг Петруха, продолжая держать меня за руку, – Полторы дам на товар. Триста на дорогу добавлю. Больше просто никак. Сможешь отдать – отдашь. Если не сможешь – забудь и считай, что это подарок.
**********
Продолжение истории Третьяка в изложении автора
Пекин
Перемены стучались в засиженную мухами дверь, обитую вспученным крашеным оргалитом. Закрывшись изнутри на щеколду, Третьяк подносил то и дело к самому носу тонкую пачку шершавых бумажек с портретами хитроватого деда в овальной рамке и с силой втягивал в ноздри дурманящий запах особой шершавой бумаги и типографской краски. Это был запах новой жизни. Вкусной еды. Дорогого пойла. Чистой одежды без заплаток и дыр. Удобной обуви из натуральной кожи. Запах цветного телевизора Тошиба и катушечного магнитофона Акаи. Возможно, так пахнет в салоне Тойоты Кроун, когда ты садишься за руль и поворачиваешь в замке ключ. Или.. Да нет же! И всё-таки.. Вдруг это запах собственной квартиры?
Даже себе самому боялся Саня признаться, как тосковала его душа в постоянно задавленном желании вырваться на свободу из тёмной, вонючей, обоссанной от чердака до подвала крысиной норы, в которую стремительно превращалась общага. Норы с постоянно текущей крышей, перемороженными батареями, быстро растущими горами мусора, окурков, шприцов и засыхающего говна прямо на лестницах и в коридорах. Третьяк испытывал странное чувство, будто среди непроглядного мрака впереди забрезжил слабый мерцающий свет.
Но как потратить с умом Петрухины деньги? Потратить и при этом не пролететь, как фанера над Парижем? Дураку было ясно – второго шанса не будет. Третьяку пришло на ум посетить новый рынок на Крюковской. Каждый знал, что крутые торговцы китайским товаром обосновались именно там. Не удастся ли подсмотреть, на чём сегодня можно подзаработать?
Стояли крещенские морозы. Поёживаясь от холода, народ обходил стороной редкие прилавки с кожаными изделиями. Обледеневшая кожа вставала колом. Плащи и куртки стукались друг о друга, как замороженные туши в рефрижераторе. Публика ломилась в очередь за китайскими шубами. Белка, норка, собака и рысь. Кошка, выдра, коза и барсук.. Все четвероногие, имевшие неосторожность обзавестись хоть каким-то плохоньким мехом, становились объектом пристального внимания сноровистых скорняков Поднебесной. Зверюшки умирали без счёта в страшных мучениях. Кабановские бабы согревались ворованным теплом чужих шкур. Торговки шубами, слюнявя чёрные пальцы в золоте и ярких камнях, только успевали шустро перелистывать толстенные пачки купюр.
Читать дальше