Литтмегалина - Дом на берегу

– Составьте список и отдайте Немому, он каждую пятницу обходит в городе лавки. Только накажите ему зайти в книжную – сам он туда вряд ли заглядывает. И пишите разборчиво и подробно – продавцам только дай повод подсунуть то, чего у них и не просили. А Немой не укажет. Он же мало того, что бессловесный, так еще и неграмотный.

– Да, мистер Леонард объяснил мне, как поступить. Но, подумав, я поняла, что лучше отберу книги сама. Если я попрошу Немого, он же возьмет меня с собой?

Прекратив месить тесто, миссис Пибоди посмотрела на меня сквозь круглые стеклышки очков. Вид у нее был такой потрясенный, как будто я заявила, что намерена добраться до города на метле.

– Ах, нет, дорогая, так не получится. Никто из нас, кроме Немого и, разумеется, мистера Леонарда, не выезжает из дома.

– Почему? – удивилась я. Сам факт, что связь с внешним миром осуществляется через человека, не способного с кем-либо объясниться, вызывал изумление, но об этом я промолчала. – Я предупрежу мистера Леонарда. Уверена, он не станет возражать.

– Даже не пытайтесь, – покачала головой миссис Пибоди, снова погружая пальцы в тесто. – Это строгий запрет. Его не станут отменять ради вас.

«Невероятно», – подумала я, чувствуя разочарование. До сих пор мне не приходила в голову мысль выехать куда-то, даже на прогулку я выходила редко, но стоило мне обнаружить, что я застряла в этом доме на неопределенный срок, как стены сразу начали давить.

– Да кому вообще он нужен, этот город, – заворчала миссис Пибоди. – Все, что требуется, привозят, а чего еще мы там забыли? Да и куда нам ехать? Мне ведь некого повидать – у меня только дочь, да и та не в счет. У Грэма Джоба никого, да и у тебя тоже.

Я посмотрела на миссис Пибоди, пытаясь вспомнить, говорила ли ей о смерти моего отца. Вроде бы нет.

– Откуда вы знаете, что я одна? – мой голос прозвучал настороженно, и миссис Пибоди это заметила.

Она раскрыла глаза шире:

– Да мистер Леонард обмолвился: «Эта сиротка нам подойдет». Это ведь он показал мне ваше объявление и приказал написать вам. Я сама газет не читаю.

Я кивнула, спрашивая себя, откуда мистер Леонард мог узнать о моем положении, но следующая фраза миссис Пибоди направила мои мысли по другому руслу:

– Я думаю, на чердаке может найтись что-нибудь подходящее для вас. Уж не знаю, что там за книги, не интересовалась, но их много, в коробках. Когда мистер Чарльз умер, многие вещи повыбрасывали, а что-то отнесли наверх, вот и лежат, никому не нужные. И из бывшей детской мисс Натали тоже. Чего все повынесли-то? С тех пор стоят комнаты запертые. Одно хорошо – не убирать в них.

– Спасибо, – поблагодарила я, поднимаясь. – Я посмотрю.

– Одна беда – крыша кое-где протекает, могло дождем попортить. Куда же вы пошли, съешьте хоть яблоко, ходите ведь бледная, тощая, как призрак. Дать вам кусочек сладкого теста? Моя дочь любила его таскать.

Миссис Пибоди была милой старушкой. Хотя и пичкающей меня все время едой, но милой.

Перекладины лестницы на чердак выглядели столь ненадежно, что я едва не сдалась, ничего не начав. И тем не менее заставила себя взобраться наверх, удерживая в одной руке раскачивающуюся лампу. На чердаке было грязновато и страшновато. Вокруг теснились разные предметы, покрытые толстым слоем пыли. В самом деле, зачем те комнаты освободили и заперли? И действительно ли они сейчас пустые? И не слишком ли у меня много вопросов? Подбадривая себя, я продвигалась вперед, и только решила, что достигла душевного равновесия, как едва не выронила лампу, испугавшись движения собственного отражения в сумрачном, заросшем грязью зеркале. В моменты, как этот, я обнаруживала, что в глубине души верю в чудовищ и привидений – и вовсе этим не гордилась.

Одна за другой раскрывая коробки, я наконец нашла те, в которых лежали книги – преимущественно, детские. Но, к моему огорчению, как раз над нужными мне коробками оказалась течь в крыше, и большая часть их содержимого была испорчена. Отделяя уцелевших от безнадежно погибших, я не переставала сокрушаться над слипшимися, почерневшими от грязной воды страницами. Я любила книги, прочла тысячи томов за те пустые дождливые дни, что составляли почти всю мою жизнь. Эта коллекция была подобрана с любовью и знанием дела – книги о приключениях и сказки, истории о животных и неизведанных странах. Стивенсон, Диккенс, Бернетт.

Я взяла том Шарля Перро, и он раскрылся сам, явив вложенную в него тонкую тетрадку с клеенчатой обложкой. Вытащив тетрадку, я увидела под ней гравюру, на которой Синяя Борода передавал связку ключей своей жене. «Элизабет», лаконично пояснялось на обложке тетради. Как будто бы я недавно слышала это имя… Я перевернула обложку. С фотографии, приклеенной на первую страницу, на меня смотрела темноволосая женщина. Ее мягкий, но внимательный взгляд, казалось, проникал в душу до самого дна. В первую секунду я приняла ее за Натали. Потом поняла, что ошибаюсь – щеки чуть круглее, губы чуть тоньше, нос чуть меньше. Да и разве могла Натали смотреть так безмятежно? Это была ее мать. Дневник, догадалась я, и мне стало стыдно. Чужие дневники запретны, даже если их авторы мертвы. Я поступила плохо, заглянув в тетрадь, хотя и не знала, что в ней. Но раз уж начала… я раскрыла тетрадь на середине, огорченно отметив, что дождевая вода постаралась и здесь. Чернила расплылись настолько, что некоторые строчки превратились в синие полосы. Но кое-что можно было разобрать. «Я начинаю его ненавидеть», – прочла я и, красная до ушей, захлопнула тетрадку.