Литтмегалина - Дом на берегу

– Да.

Натали замерла, потом рассмеялась.

– Не ожидала от тебя такого упорства в защите своей точки зрения, Умертвие. И даже решимости ее высказать. Знаешь, я ведь была уверена, что ты и трех дней здесь не продержишься. Что ж, так гораздо интереснее. Сейчас вот думаю, – Натали скользнула мне за спину, – а не тихий ли ты омут?

Я почувствовала затылком ее теплое дыхание, и по спине побежали мурашки.

– Не могу возразить с уверенностью. Но и оснований для согласия у меня нет.

– Узнаем, – прошептала Натали мне на ухо. – Я еще поищу в тебе дьяволят, – пообещала она и исчезла, оставив меня в ворохе разноцветных эмоций. Я подняла руки и увидела, что они дрожат.

– Успокойся, – сказала я себе. – Сейчас же.

Я продержалась три дня. Неделю. И даже две, сама поражаясь, как мне это удалось. Часы, проводимые с Колином, напоминали погружение в темный грот, но постепенно я научилась получать от них странноватое, мученическое удовольствие. Это мое испытание, твердила я себе, способ доказать, что я не так беспомощна и слаба, как кажусь. Слова Натали раззадорили меня – она как будто бы постоянно витала рядом со мной, заглядывая мне в лицо и усмехаясь: «Ну что, уже сдалась? Ты труслива, как мышь, мягка, как гусеница».

Каждое утро, собираясь с духом возле двери Колина, я пыталась предсказать, в каком настроении он встретит меня сегодня. Иногда он был настроен мирно, что выражалось в пренебрежительном безразличии. Когда мне везло меньше, он грубил и бросался в меня всем, что под руку подвернется. Иногда же Колин просто отворачивался, отказываясь что-либо говорить и делать, и я молча сидела рядом с ним, пока время урока не подходило к концу. Что еще мне оставалось? Я чувствовала, что излишней настойчивости он противопоставит истерики, и в этом случае мне вряд ли удастся сохранить место. Куда я пойду в этом случае? Колин был моим маленьким властелином, решал, казнить меня или миловать, и осознавал это лучше всех. Он стремился довести меня до срыва, но его план был очевиден для меня, и я запретила себе выражать эмоции.

Вскоре изъяны его поведения начали вызывать у меня нечто, близкое к жалости. «Какой была жизнь этого ребенка, если он стал тем, кто он сейчас?» – спрашивала я себя, и мои ярость и обида утихали. Наши отношения развивались по спирали: чем невыносимее он вел себя, тем больше я ему сочувствовала и тем снисходительнее относилась к нему. В каком бы тоне он ни обращался ко мне, я отвечала ему мягко. «Помни, кто из вас взрослый, а кто ребенок, и кто должен быть мудрым и великодушным», – напоминала я себе каждую ночь. Наши занятия были сражениями, не уроками, и все же я неизменно отвечала: «Все лучше», когда мистер Леонард интересовался, как идут дела. К счастью, больше вопросов он не задавал, а то мне пришлось бы сознаться, что учебник раскрывался лишь однажды.

Итак, пряча свои чувства, последовательно и настойчиво я направляла своего подопечного в нужном направлении, приучив себя радоваться мелким достижениям, пока нет ничего лучше, и, к моему удивлению, к началу октября обнаружила, что у меня начинает получаться. Мой бесцветный, ровный характер наконец-то пригодился, подействовав на Колина умиротворяюще.

Воспользовавшись затишьем, я проинспектировала его знания и пришла в тихий ужас, обнаружив, что они совершенно неудовлетворительны. Он умел читать, писать, но медленно и с ошибками. Его географические познания были настолько приближены к нулю, что он едва ли был в курсе, что земля круглая. Он мог сосчитать до двадцати, но не видел необходимости продвигаться в арифметике дальше.

Одно занимало его – Натали. Каждый день он спрашивал о ней, но мне нечего было ответить, потому что я редко ее видела. Иногда она таскала куски с кухни, обмениваясь едкими замечаниями с миссис Пибоди. Один раз, на побережье, метнулась мимо меня на своем мотоцикле. Я часто спускалась в оранжерею и ждала ее там, но Натали объявилась лишь единожды и не стала со мной разговаривать, расхаживая с заложенными за спину руками от стены до стены. Какие мысли занимали ее?

Со временем я осознала, как использовать интерес Колина в своих целях, и начала придумывать короткие диалоги, якобы состоявшиеся между мной и Натали, неизменно перенося рассказ на конец занятия, – конечно, при условии, что он вел себя хорошо. Поначалу я стыдилась своей лжи, но потом так привыкла, что сама уже начинала верить, что Натали общается со мной. Как-то я даже дошла до того, что сказала: «Думаю, мы с ней подружились». Колин кивнул. Я не была уверена, что он верил моим россказням, догадываясь, что ребенок, который наловчился доводить взрослых до белого каления, может быть очень проницательным. Тем не менее внешне он недоверия не выражал. Подозреваю, ему просто нравилось разговаривать о Натали. Но она не приходила к нему, никогда.