Литтмегалина - Дом на берегу

В ту ночь я просыпалась еще раз и обнаружила себя стоящей возле двери. Холод дверной ручки под пальцами разбудил меня.

Дни уходили, на улице холодало, и я привыкла к затаенной враждебности дома Леонарда, перестала опасаться, что неведомое страшное что-то вцепится в мою ногу, когда я иду по темному коридору.

Я притерпелась к смущавшим меня ранее Уотерстоунам и Марии, начав воспринимать их как элемент декора, хотя вряд ли смогу когда-нибудь сказать то же самое про Биста. Леонард все еще вызывал у меня робость, но заискивающее почтение, позорно проступающее в моих интонациях при обращении к нему, исчезло, когда я узнала его лучше. Он был человеком, вечно занятым своими делами. Иногда я задавалась вопросом, на что он тратит все эти часы в своем кабинете. Может быть, изобретает что-то? В такой вариант отчего-то не верилось, а другой я придумать не могла. Отношение Леонарда к Колину было смесью тревоги и безразличия. Он сразу прибегал, если Колин начинал кричать, но это была единственная причина, по которой он навещал кузена. В процесс обучения Колина он не вмешивался, его успехами не интересовался, и, таким образом, мы с Колином оказались предоставлены самим себе. Несмотря на терзания каждый раз, когда мне приходилось обращаться к Немому, вселявшему в меня смутный ужас своим серым лицом и пустым, застывающим взглядом, я внедряла свои планы касательно Колина в реальность. Вскоре в комнате Колина, в дополнение к книгам, появились шахматы, краски, карандаши и даже игрушечная железная дорога, пока еще запакованная в коробку, в сторону которой Колин все время посматривал, хотя сразу заявил, что игрушки ему не нужны.

– Подай мне коробку, – наконец сдался он.

– Иди и возьми, – ответила я машинально, только потом осознав, что сказала.

– Это издевательство.

– Вовсе нет, – я старательно избегала оправдывающихся нот. – Как только ты окрепнешь, ты сам разложишь рельсы на ковре и поиграешь. И вообще, что с твоими ногами? Ты говоришь, ты ходил, пока тебе не стало хуже. А что сейчас? Ты совсем их не чувствуешь?

– Чувствую. Могу даже пошевелить пальцами. Но не могу встать с кровати.

– Ты даже не пытаешься.

– Если я попытаюсь, то устану и умру, – категорично заявил Колин.

– Кто знает. Есть только один способ проверить.

Я шутила, но Колин надул щеки, что меня скорее обрадовало, потому что вполне соответствовало его возрасту.

– Ты жестокая.

– Ну сам подумай – зачем мальчику, что на волосок от смерти, железная дорога? Ты можешь погибнуть от переутомления, распечатывая коробку.

Мне до сих пор был страшновато говорить с ним в столь свободной манере. Одной его жалобы хватило бы, чтобы обрушить на мою голову кару небесную (или, что более вероятно, земную), и я чутко прислушивалась к изменениям его настроения, никогда не заходя слишком далеко. Но Колин, напротив, был как будто доволен тем, что я разговариваю с ним на равных, а то и немного свысока.

– На самом деле я не считаю тебя умирающим, – сказала я мягче. – Ты как будто бы повеселел в последнее время, и даже твои приступы удушья прекратились.

– Я устраивал их сам, – признался Колин. – Я дышал часто-часто, пока не начинал задыхаться по-настоящему.

– А почему ты перестал так делать?

Колин пожал плечами. Хотя миссис Пибоди причесывала его по утрам (за исключением тех дней, когда он приказывал ей оставить поднос с завтраком и немедленно катиться прочь), волосы Колина всегда топорщились, взъерошенные, как перья больной птички.

– А зачем? Чтобы Леонард заглянул ко мне на минуту, а после мне пришлось бы лежать весь день в темноте и скучать? Уж лучше уроки.

– Логично. Ты дочитал «Заповедный сад» Бернетт?

– Дочитал. Ты нарочно подсунула мне книжку про мальчика, который в точности как я? Даже имена у нас одинаковые.

– Согласись, удивительное совпадение.

Колин неопределенно фыркнул.

– Я… – он замялся, – …веду себя так же плохо, как он?

– Ну, сам по себе он был не плохой. Просто очень несчастный.

Серые глаза Колина так и вцепились в меня. В этот момент он выглядел поразительно похожим на Натали. Я в тысячный раз поразилась, как она может отвергать брата.

– Я не несчастен. Однажды мне будет принадлежать весь мир. Уже принадлежит.

Я тихонько вздохнула.

– Не веришь? – нахмурил тонкие брови Колин. – Я говорю правду. Однажды я буду управлять всем.

То умереть собирается, то управлять всем. Колин не замечал, как, заходя в своих фантазиях все дальше, противоречит сам себе.