Руслан Передельский - Чугунные облака

Скорее всего, это какой-нибудь отшельник живущий в чаще леса. Питается найденными на мусорке остатками консерв, разучился говорить, опасается людей, но при этом испытывает нехилое влечение к молодым людям. Или нехилую агрессию.

Но я далеко не психолог, что бы разобраться в мыслях неизвестного. Пока что, рядом с надписью «Убийца номер два» ставлю вопросительный знак. Синий.

Оторвать меня от тренировок логики (которая, кстати говоря, напрочь отсутсвует) меня смогла влетевшая в комнату мама. Она уже сменила парадное чёрное платье на джинсовый комбинезон. Как всегда, она одевает его на голое тело. Папе нравится.

Смотря на меня горящими глазами, немного запыхавшись (обычно, я выгляжу так после поцелуев. Рад за маму и папу) она напоминает:

– Мы выходим через пятнадцать минут, сынок. Я думаю на самой настоящей ферме тебе будет интересно.

– О да, не то слово, мам. – я настолько удивительное создание, что не до конца понимаю, с сарказмом я говорю или без. Настораживает. Пора уменьшать уровень цинизма в крови.

Убедившись в безумности беспричинного веселья родителей, я решил задать «экспериментальный» вопрос. Чисто чтоб увидеть реакцию:

– Мам, ты не волнуешься по поводу убийств в городе? – да, вопрос глуп, но хотелось увидеть, что произойдёт с маминой улыбкой после него.

Похоже, я вправду маленький эгоцентричный выродок.

– Это конечно, очень грустно, но ты же сам мне сказал, всё образумится, так?

Да, я так сказал. В те далёкие времена, когда таинственность города манила. Сейчас она манила с сумасшедшей обратной силой, заставляющей больше всего на свете желать собрать вещи и со скоростью карта Формулы-1 вылететь из этого клятого местечка.

Мой морской городок. Ах, как же ты был прекрасен и тих!

Я бы взял с собой Еву и жил как в мюзикле. Утром старательно учился, вечером ходил бы на работу в забегаловку на набережной. Чистил там устрицы, готовил бургеры с креветками и кальмарами. Запах рыбы стал бы приятнее чем Шанель номер пять, шум моря – красивее чем «времена года» Вивальди.

– Ты ни сколько не переживаешь? – я думал, что как бы она не улыбалась, всё равно переживала. Но не тут-то было:

– В этом мире каждый день кого-то убивают, но за всех же не по переживаешь? – ЧТО ЗА… Хотелось пнуть ногой стул, разбить кулаком окно (силёнок бы не хватило) и завопить: ЖЕНЩИНА, твоего сына чуть не превратили в жаркое с человечьим мясом, порубленным на кусочки. Его хотели зажарить, подорвав ТВОЙ дом. Его хотели превратить в окровавленное пугало разъярённые хулиганы-психопаты. Он падал с дерева, своим весом чуть не раздавив самого настоящего безумного убийцу! А ты говоришь банальные фразочки, вроде «каждый день кто-то умирает»? Ты под кайфом?

Но вместо этого я оборвал сдержанное:

– Ты противоречишь сама себе, знаешь?

– Что ты имеешь ввиду?

– Ещё вчера ты рассказывала как переживаешь и что тут ужасно небезопасно.

– Что ты от меня хочешь? – улыбка на секунду прошла, я добился своего, маленький эгоцентричный выродок.

– Ничего, просто хотел поболтать.

– Лучше одевайся, хватит болтать.

Вместо светящегося радостью лица появилась напыщенная строгость. Мама окинула меня взглядом, так и не обратив внимания на доску. Хлопнула дверью, и я услышал звучное заявление: «Выезжаем через двадцать минут».

Не торопясь одеваться, я подошёл к подоконнику и засмотрелся на нависающие обрывистой стеной высокие деревья мрачной посадки. Тело пробрала дрожь. К сожалению, теперь я не могу любоваться этими красивейшими местами без мелкой дрожи.

Во тьме бесконечного здешнего леса скрывается настоящее зло. Беспощадное, агрессивное, жестокое. И мне всегда кажется, будто из мрака кто-то не прекращая смотрит на меня. Периодически, он выходит из теней и приближается ко мне запредельно близко. Настолько близко, что иногда появляется ощущение, будто сегодняшний день станет последним.

Теперь мне часто кажется, что с дня на день я могу умереть. Причём самой ужасной, самой медленной, самой мучительной смертью.

Раньше, я всегда думал о смерти. Мысли о ней приходили спокойно, без лишних нервов и слёз. Она никогда меня не пугала. Иногда я представлял свои похороны: убогое зрелище. Пару скамеек вокруг тёмного гроба, и я – бледный, лежу в строгом фраке. Родители не позволят меня кремировать.

Льют крокодильи слёзы одноклассники одной из многочисленных школ. Надрывается от слёз и боли мама, пытается сохранить последнюю каплю достоинства отец. И это единственная картина в мыслях о смерти, нагнетавшая ужас. Реакция моих родителей. Думаю, будет лишним говорить насколько они меня любят. Даже очень.