Клайв Баркер - Проклятая игра [litres]

А призраки продолжали напирать, неся с собой аромат лепестков.

Карис стояла на маленькой площадке перед комнатой Марти и прислушивалась. Изнутри доносились звуки крепкого сна. Она на мгновение заколебалась, не зная, входить или нет, потом снова сбежала вниз по лестнице, оставив его спящим. Было слишком удобно скользнуть в постель рядом с ним, зарыдать в изгиб его шеи, где бился пульс, освободиться от всех своих тревог и умолять его быть сильным ради нее. Удобно и опасно. Это не было настоящей безопасностью, там, в его постели. Она найдет ее сама и в себе, больше нигде.

На середине второго лестничного пролета Карис остановилась. Темный коридор вызывал странное покалывание. Прохладный ночной воздух и нечто еще. Она ждала, тонкая как тень, на лестнице, пока ее глаза не привыкли к темноте. Возможно, ей следует просто подняться наверх, запереть дверь спальни и принять несколько таблеток, чтобы скоротать время до восхода солнца. Это было намного легче, чем жить так, как она, когда каждый нерв наэлектризован. В коридоре, ведущем на кухню, она уловила движение. Черная громада появилась в дверном проеме, затем исчезла.

Это просто темнота, сказала себе Карис, играет со мной злую шутку. Она провела рукой по стене, чувствуя под пальцами неровный рисунок на обоях, пока не нашла выключатель и щелкнула им. Коридор был пуст. Лестница за ее спиной – тоже. Как и лестничная площадка. Она пробормотала про себя «дура», спустилась по последним трем ступенькам и пошла по коридору на кухню.

Прежде чем она добралась туда, ее подозрения насчет холода подтвердились. Задняя дверь находилась на одной линии с кухонной, и обе были открыты. Странно, почти шокирующе видеть дом, который обычно герметично закрыт, открытым на ночь. Открытая дверь походила на рану в боку.

Карис вышла из устланного ковром коридора на прохладный линолеум кухни и уже почти закрыла дверь, когда заметила, что на полу поблескивает стекло. Дверь не оставили открытой случайно – кто-то проник внутрь. Запах сандалового дерева щекотал ей ноздри. Он был тошнотворным, но то, что он скрывал, было еще тошнотворнее.

Она должна сообщить об этом Марти, это первоочередная задача. Нет необходимости возвращаться наверх. На кухонной стене висел телефон.

Ее разум разделился. Часть ее хладнокровно оценивала проблему и решения: где телефон, что она должна сказать Марти, когда он ответит. Другая часть – та, что стремилась к белому , – которая всегда была напугана, растворилась в панике. Кто-то близко (сандаловое дерево), говорила она, кто-то смертоносный в темноте, гниющий в темноте.

Более сдержанная часть взяла верх. Она подошла – радуясь, что босиком, поскольку почти не издавала звуков, – к телефону. Сняла трубку и набрала номер девятнадцать, номер спальни Марти. Он прозвенел один раз, потом еще. Она хотела, чтобы он поскорее проснулся. Она знала, что ее возможности контролировать ситуацию строго ограничены.

– Давай, давай… – выдохнула она.

Затем позади нее раздался какой-то звук: от чьих-то тяжелых шагов стекло разбилось на мелкие кусочки. Она обернулась, чтобы посмотреть, кто это, и увидела кошмар, стоящий в дверях – с ножом в руке и собачьей шкурой, перекинутой через плечо. Телефон выскользнул из ее пальцев, и та часть ее, которая все это время советовала паниковать, взяла бразды правления в свои руки.

Я же тебе говорила, крикнула она. Я же тебе говорила!

Во сне Марти зазвонил телефон. Ему снилось, что он проснулся, приложил трубку к уху и заговорил со смертью на другом конце провода. Но звон не прекращался, хотя он уже ответил, – и, очнувшись ото сна, он обнаружил, что трубку держит в руке, а на линии никого нет.

Марти положил трубку обратно на рычаг. Звонил ли он вообще? Наверное, нет. И все же этот сон не стоил того, чтобы к нему возвращаться: его разговор со смертью был пустой болтовней. Спустив ноги с кровати, он натянул джинсы и уже стоял в дверях с затуманенными глазами, когда снизу донесся звон разбитого стекла.

Мясник бросился к ней, сбросив собачью шкуру, чтобы половчее заключить в объятия. Она уклонилась от него один раз, второй. Он был тяжеловесен, но она знала, что если он когда-нибудь доберется до нее, это будет конец. Теперь он стоял между ней и входом в дом, и ей пришлось прокладывать себе путь к задней двери.

– Я бы туда не пошел, – посоветовал он, и в его голосе, как и в запахе, смешались сладость и гниль. – Это небезопасно.