Клайв Баркер - Проклятая игра [litres]

На этот раз Брир схватил Марти за брюки, пальцы глубоко впились в кожу и мышцы. Марти взвизгнул, когда ткань порвалась и потекла кровь. Он протянул руку Карис, которая отдала все силы, что у нее оставались, на борьбу, и потянула Марти к себе. Брир, плохо удерживая равновесие, потерял хватку, и Марти, спотыкаясь, поднялся по лестнице, толкая Карис впереди себя. Она вывалилась в коридор, и Марти последовал за ней, Брир – за ним по пятам. На верхней площадке лестницы Марти вдруг обернулся и пнул его. Пятка ударила в пробитый живот Пожирателя Бритв. Брир упал навзничь, цепляясь руками за воздух в поисках опоры, но ее не было. Ногти ухитрились царапнуть кирпичную кладку, когда он упал и тяжело рухнул вниз по ступенькам, ударившись о каменный пол подвала с ленивым глухим ударом. Там, распластавшись, он лежал неподвижно – раскрашенный великан.

Марти захлопнул за ним дверь и запер ее на засов. Его слишком тошнило, чтобы посмотреть на рану на ноге, но по теплу, пропитавшему носок и ботинок, понял, что она сильно кровоточит.

– Ты не могла бы… достать что-нибудь… – сказал он. – Просто чтобы прикрыть ее?

Слишком запыхавшись, чтобы ответить, Карис кивнула и свернула за угол, в кухню. На сушильной доске лежало полотенце, но оно было слишком грязным, чтобы использовать его на открытой ране. Она начала искать что-то чистое, пусть и примитивное. Им пора было уходить; Мамулян не проведет вне дома всю ночь.

В коридоре Марти прислушивался, не доносится ли из подвала какой-нибудь звук. Он ничего не слышал.

Однако в комнату проник еще один шум, о котором он почти забыл. Гул дома вернулся в его голову, и этот мягкий голос вплетался в него, как сонное подводное течение. Здравый смысл подсказывал, что лучше отгородиться от такого. Но когда он прислушался, пытаясь разобрать слова, казалось, тошнота и боль в ноге утихли.

На спинке кухонного стула Карис нашла одну из темно-серых рубашек Мамуляна. Европеец был очень щепетилен в вопросах прачечного обслуживания. Рубашку недавно выстирали – идеальная повязка. Она разорвала ее, хотя тончайший хлопок сопротивлялся, затем намочила кусок в холодной воде, чтобы промыть рану, а из оставшейся ткани сделала полоски, чтобы перевязать ногу. Закончив, она вышла в коридор. Но Марти там не было.

Он должен был увидеть. Или если способность видеть не поможет (что вообще такое ви́дение – лишь проявление чувственной стороны бытия), он научится новому способу познания. Это было обещание, которое комната шептала ему на ухо: новое знание и способ его обрести. Он полз вверх по перилам, перебирая руками, все меньше осознавая боль, пока карабкался в гудящую темноту. Ему так хотелось прокатиться на поезде-призраке. Там были сны, которых он никогда не видел, и у него никогда не будет шанса увидеть их снова. Кровь захлюпала у него в ботинке, и он рассмеялся. В ноге началась судорога, но он не обратил на это внимания. Последние ступеньки были впереди: он поднимался по ним с упорным трудом. Дверь была приоткрыта.

Он добрался до верха лестницы и захромал к ней.

Хотя в подвале было совершенно темно, это почти не беспокоило Пожирателя Бритв. Прошло много недель с тех пор, как глаза служили ему так же хорошо, как раньше: он научился заменять зрение осязанием. Он встал и попытался собраться с мыслями. Скоро Европеец вернется домой. Будет наказание за то, что он оставил дом без присмотра и позволил побегу состояться. Хуже того, он не увидит девушку и больше не сможет смотреть, как она испускает воду, эту ароматную воду, которую он хранил для особых случаев. Он был в отчаянии.

Он даже сейчас слышал ее шаги в коридоре наверху; она поднималась по лестнице. Ритм ее крошечных ножек был ему знаком, он слушал долгие ночи и дни, как она ходит взад-вперед по своей камере. Перед его мысленным взором потолок подвала стал прозрачным; он смотрел вверх между ее ног, когда она поднималась по лестнице; роскошная щель зияла. Его злило, что он теряет их обеих. Она была стара, конечно, не так, как милашка за столом или другие на улице, но были времена, когда ее присутствие было единственным, что удерживало его от безумия.

Он пошел назад, спотыкаясь в кромешной тьме, по направлению к своей маленькой пожирательнице самой себя, чей ужин так грубо прервали. Прежде чем он добрался до нее, его нога пнула один из ножей для разделки мяса, которые он оставил на столе, если она захочет угоститься. Он опустился на четвереньки и принялся шарить по земле, пока не нашел нож, а потом пополз вверх по лестнице и принялся рубить дерево там, где, судя по свету, пробивавшемуся сквозь дверную щель, находились засовы.