Роберт Стайн - Пропавшая девушка [litres]

Как я сюда попал? Сколько я уже здесь? Все ли со мной в порядке? Все ли в порядке с Гейбом? А родители знают о произошедшем?

Вопросы давили нестерпимой тяжестью. Слишком много вопросов… Слишком силен пережитый ужас… Слишком…

Я зарылся в теплые мягкие простыни и закрыл глаза. Спустя какое-то время я услышал голоса родителей, они тихо перешептывались рядом. Один из голосов сказал:

– Кажется, Майкл очнулся. Глаза открыл.

Другой прошептал:

– Слава богу.

Счастье нахлынуло на меня, когда я понял, что родители здесь, со мной. Счастье и облегчение. Я жив, и со мной родители.

Я открыл глаза, прочистил горло:

– Мама? Папа?

Как только их лица возникли надо мной, в памяти вспыхнуло воспоминание о случившемся. Вспомнилось ужасное чувство полета, когда автомобиль, пробив заграждение, вылетел в небо. Вспомнилось, как мы вопили, пока машина летела вниз, а затем сокрушительный удар, скрежет металла, звонкий треск бьющегося стекла, ошеломляющая боль и запредельный шок.

Мама и папа склонились над моей койкой. Глаза у обоих красные, лица усталые, на щеках подсохшие дорожки от слез.

Я несколько раз моргнул. Попытался заговорить, но не смог издать ни звука. Я был так счастлив видеть их, что хотелось сразу и смеяться, и плакать, и кричать.

Через несколько секунд их лица обрели четкость. А ко мне наконец вернулась речь.

– Что у меня сломано? – Вопрос сорвался с губ непроизвольно. Он испугал даже меня самого.

Мама приложила ладонь к моей щеке:

– Ты цел, Майкл. У тебя ничего не сломано. Ты в порядке. И уже очнулся. Слава богу, ты очнулся.

Я кивнул. Голова была как булыжник, но двигал я ею безо всяких проблем. Руки тоже слушались, да и ноги я чувствовал.

– Ты ничего себе не сломал, – подхватил папа со слезами на глазах. Он даже не пытался их вытереть. – Доктор говорит, это просто чудо. Ты будто несокрушимый.

– Какое-то время ты, наверное, будешь страдать от ломоты во всем теле, – сказала мама. – Твои мышцы перенапряглись. Ничего, об этом физиотерапевты позаботятся. А еще, Майкл, ты заработал пару синяков. Но все-таки ничего не сломал и не отбил.

Она нежно похлопала меня по укрытой одеялом груди. В ярком свете больничных ламп я увидел, что ее щеки тоже блестят от слез.

– Ты в порядке. С тобой все будет хорошо, – приговаривала она дрожащим голосом.

– Ты счастливчик, – сказал папа. – Машина разбита в хлам. Ты помнишь, как это случилось?

Я еще раз кивнул.

– Я помню, – проговорил я. – Но… я… так хочу спать… Моя голова… Все будто в тумане…

Мама снова похлопала меня по груди:

– Ничего страшного. У нас будет еще много времени поговорить.

– Да. Потом поговорим, – сказал папа и отступил на пару шагов от кровати.

– Тебе что-нибудь принести? – спросила мама. – Есть хочешь?

– Не-а, – проговорил я и закрыл глаза. И уже проваливаясь в темноту, вдруг спохватился.

– Эй, – проговорил я, – подождите. Вы не сказали… Где Гейб? Как он себя чувствует?

Родители как-то резко втянули в себя воздух. Мама побледнела. Они переглянулись.

– Э… – открыла было рот мама, но тут же умолкла.

– Мне очень жаль, Майкл, – произнес папа, избегая моего взгляда. – Гейб не выжил. Он… он разбился насмерть.

Гейб.

Следующие два дня в больнице прошли очень странно. Я то проваливался в сон, то снова просыпался, не понимая, отчего мне так грустно, – и вдруг вспоминал о Гейбе. Гейб, мой верный друг… где же он?

А потом возвращалась память. Гейб умер, твердил я себе снова и снова, и все равно это казалось невозможным. Разве можно смириться со смертью лучшего друга?

Поначалу я лишь сгорал от тоски по Гейбу и от жалости к себе, но со временем горе переросло в гнев. Я хотел найти Ангела, хотел, чтобы он заплатил за содеянное.

Я хотел убить его.

Я понял, что пора признаться. Рассказать обо всем полиции. Принять все необходимые меры, чтобы Ангел не мог больше ни убить, ни искалечить никого из нас.

В день, когда меня выписали, мы с Пеппер встретились с полицейскими. Наши родители тоже присутствовали. Мы все собрались дома у Пеппер.

– Они придут с минуты на минуту, – сообщил отец Пеппер, засучивая рукава серой фуфайки. Он работает на дому – выполняет какие-то исследования для инженерного факультета в муниципальном колледже, и я никогда не видел его одетым во что-нибудь другое, кроме серого спортивного костюма. У него густая седая шевелюра, голубые глаза с прищуром, румяные щеки, а еще весьма своеобразное чувство юмора. Обычно невозмутимый и сыплющий остротами, сегодня он был тих и молчалив, а взгляд его тревожно блуждал из стороны в сторону.