Затем сажусь на ее край и устремляю взгляд в белую костяную стену, однако на самом деле не вижу ничего.
У Брэма ничего не болит – только это и имеет значение. А не мое разочарование, причина которого мне до конца не ясна.
Может быть, мои гадания недостоверны. И Брэму вообще никогда не ломали ногу. Может быть, он сейчас просто-напросто сидит в своей комнате.
Есть только один способ это узнать. Я накидываю плащ и выбегаю за дверь.
* * *
Брэм находится именно там, где мне и показывали кости.
Он сидит спиной ко мне на низкой каменной стенке. Солнце садится за горизонт, и западный край неба окрашен кроваво-красным. В своем черном плаще, с каштановыми волосами Брэм кажется темным пятном на фоне яркого цвета небес.
Если я сейчас уйду, он так и не узнает, что я приходила сюда.
И я не ухожу.
Я делаю шаг в его сторону, случайно поддеваю носком ботинка камешек, и он катится вниз по склону холма. Брэм поворачивается, и долю секунды на его лице не отражается абсолютно ничего, как будто его мозг еще не осознал, что именно видят его глаза. Затем выражение его лица становится изумленным.
– Саския, что ты тут делаешь? – Он подвигается, чтобы освободить место для меня, и я сажусь рядом с ним.
– Я беспокоилась о тебе, – говорю я.
Он вопросительно наклоняет голову набок.
– Ясновидение Второго Порядка.
Выражение его лица становится настороженным.
– Ты меня видела?
– Да. Ты тренировался. И получил травму.
– Я получаю травмы каждый день. При моем роде занятий в этом нет ничего странного.
У меня вспыхивают щеки. Я смотрю вниз, на город, расстилающийся у подножия холма, и думаю: сколько из живущих там людей сейчас смеются? А сколько скорбят? Что из происходящего уже видел Заклинатель Костей?
– Твоя нога уже зажила?
– Моя нога? – Он ерзает на месте. – С моими ногами не происходило ничего дурного.
– В самом деле? – Я смотрю на него, и он смеется над моим удивленным выражением лица – оказывается, у него низкий и мелодичный смех.
– Возможно, тебе нужно больше упражняться, – говорит он, шутливо толкая меня плечом.
– Наверное, – отвечаю я. Но тут до меня доходит – все дело в кости-усилителе. Лэтам сказал, что она расширит доступный мне временной диапазон. Быть может, то, что я видела, еще не произошло. – Есть ли среди Костоломов парень с зубчатой меткой на шее? Похожей на пилу?
– Это Виктор, – кивает Брэм. – Телосложением он напоминает гору, а темперамент у него, как у медведя, которому в задницу только что вонзилась стрела.
Я улыбаюсь.
– Такой нрав не очень-то подходит для Костолома.
– Ну, ты же знаешь, каковы мы, Костоломы. Все мы звери и дикари. – Он говорит это небрежно, но в голосе его звучит горечь.
Между нами пробегает холодок, особенно неприятный после того, как мы ощутили такую теплоту.
Я наматываю на палец нитку, свисающую с края рукава.
– Берегись его, – говорю я.
Он смотрит мне в глаза.
– Мне не нужны твои советы. – Его голос тих, как змея, ползающая по траве, – бесшумная, но опасная. Я вспоминаю, как и сама произносила эти же самые слова. Всякий раз, когда матушка предостерегала меня после гадания, давала советы, я негодовала, мне казалось, что ее наставления и увещания – это веревки, привязывающие меня к тому или иному пути. Я смотрю в глаза Брэма, полные вызова, и думаю: не испытывала ли она тогда такую же беспомощность, что и я теперь?
Когда матушка давала мне советы, мне всегда мнилось, что она хочет навязать мне свой собственный выбор. Но что, если она просто остерегала меня, пыталась уберечь от того, что выбирала я сама?
Я встаю и разглаживаю плащ, хотя морщинки на нем и не видны.
– Виктор борется нечестно, не по правилам, – остерегаю я его. – Просто будь осторожен.
Он негромко хмыкает, давая понять, что слышал, но ничего не обещает.
– И знаешь что, Брэм? – Я касаюсь его плеча. – Я вовсе не считаю тебя ни зверем, ни дикарем.
Говоря это, я понимаю – так оно и есть. За последние несколько недель мое восприятие его личности мало-помалу изменилось. Так ночь медленно-медленно движется к рассвету, движется минута за минутой, каждая из которых кажется точным повторением предыдущей – пока ты не открываешь глаза и внезапно не видишь, что мир совершенно преобразился.
Я все еще не знаю, что Брэм за человек, но уверена – он вовсе не таков, как я думала в день доведывания.
Мои пальцы касаются его плеча.
– Мне жаль, что я судила о тебе превратно. – Я сглатываю. Следующие слова даются мне труднее: – И особенно жаль, что я позволила также и другим превратно судить о тебе.
Читать дальше