Эд Курц - И создал из ребра я новый мир

В общем и целом зал, похоже, был солидарен с доктором Фрименом.

— Но вот в чем дело, вот в чем — кризис, господа! Они — я имею в виду молодежь — просвещены наполовину. Знают все награды, но ни один из рисков! А вы? Вот вы, господин хороший в передних рядах, знаете ли вы всё, что нужно, чтобы защитить вашу маленькую Сьюзи или Лулу? Я говорю о жизненно важных фактах, мужчины. Не так ли? Можете ли вы быть уверены, что ваша дочь не кончит, как бедная, несчастная Барбара в фильме, который вы сейчас увидите?

Джоджо крепко-накрепко вцепился в коробку с лакрицей, стесняясь открыть. Вряд ли бы кто-то в зале сделал ему замечание, но, вероятно, невежливо приносить еду на такой сеанс. Вообще-то они продавали эту чертову дрянь прямо в вестибюле, но он, шутка ли, оказался единственным, кто ее купил, и теперь чувствовал себя неловко. И как теперь быть? Прижав запечатанную коробку к груди, словно внутри была ни много ни мало государственная тайна, Джоджо жалел, что на нее потратился. Эх, не будь он сейчас голоден….

Проснувшись, он был почти уверен, что опоздал и пропустил шоу и что другого шанса сходить не будет — из-за работы. Сел в кровати, таращась широко раскрытыми глазами, смаргивая оставшийся в них со сна туман, различая лишь смутно знакомую комнату со следами типично женского хаоса, и саму женщину-хозяйку, смотревшую на него из дверного проема.

— В наше время уже не прекрасную принцессу, а принца приходится будить поцелуем, — со смешком заметила она.

— Который час? — прохрипел, дыхнув виски, «принц».

Оказалось, час вполне терпимый. Правда, времени поужинать не оставалось — если, конечно, Джоджо не хотел опоздать. А он не хотел.

Так что пришлось ограничиться своей любимой черной лакрицей, да и ту он чуть не раздавил в кулаке из-за беспокойства, прилично ли ее лопать перед доктором.

Он смотрел на странного человека на возвышении и вполуха слушал его болтовню о приходе великой новой эры, когда откровенный разговор о человеческой сексуальности будет признан наукой, а разум станет спасителем человечества, хотя доктор старательно облекал свой посыл в фальшивые религиозные термины, чтобы уйма фанатиков в толпе не подняла шум. Фанатики сидели на удивление тихо, в немалой степени благодаря хорошо подобранным словам лектора, и к концу речи Фримен, похоже, овладел сполна всей аудиторией. Он, как понял Джоджо, изрядно напугал ревнителей церкви разговорами о святости и добродетели их дочерей, внушив им, что если они не уделят ему, уважаемому толкователю проблем полового воспитания, свое драгоценное время, то они либо глупцы, либо никудышные отцы и братья. Джоджо представление казалось насквозь балаганным. Та же нелепая болтовня про огонь и серу, какую можно послушать бесплатно в любой церквушке.

И вот наконец доктор, который, как полагал Джоджо, вовсе не был таковым, закончил речь и подал знак незримому киномеханику. Тот приглушил свет и прокрутил первую катушку. Под звуки хрипучего оркестра по мерцающему серому экрану поползли буквы, сложившиеся в коротенькое слово:

пролог

И далее:

История наша — из простых и понятных, и тех, что случаются везде и всегда.

История наша — история ваша! И драма сия разыгрывается в каждом городке по всей Америке, прямо у вас на заднем дворе! Вы повстречаете Барбару Блейк, скромную и невинную девушку, чей образ всем вам хорошо знаком; девушку, не защищенную от угроз нового времени, в котором мы с вами живем!

За сим расплывчатым стращающим утверждением последовало заполнившее весь экран возглашение, начертанное жирными заглавными буквами, сопровождаемое тихой и недоброй музыкой:

НЕВЕЖЕСТВО — ГРЕХ, ЗНАНИЕ — СИЛА.

Джоджо ухмыльнулся в темноте.

Старого Джимми Шеннона удар хватит, если он увидит это дерьмо , подумал он. Хоть вентилятор здесь есть — не зря пришел .

Сам фильм был ничем не примечателен во всех отношениях. Бедняжка Барбара Блейк, которую вяло играла какая-то неизвестная актриса, чье имя Джоджо забыл почти в ту же секунду, как только титры закончились, шаталась семо и овамо в первом акте, отчаянно влюбленная в сына бакалейщика. Само собой, вскоре эта дурёха угодила в положение. Естественно, бо́льшую часть второго акта она боролась с постыдной тайной, а к началу третьего самой себе казалась натуральной белой вороной. Вся ее нехитрая «игра» сводилась к театральному надуванию губ и заламыванию рук, а на той сцене, где якобы с ней случился обморок, в зале откровенно заржали. В конце концов раннее материнство Барбары подошло к ужасному и трагическому концу, когда ее кавалер набрался наглости и чуть ли не похитил ее под покровом ночи, чтобы тайно увезти в новую жизнь в большой город. Кончилось дело тем, что машина, на которой гнали молодые-шутливые, врезалась в широкий дуб. Парень умер, дурёха Барбара осталась жива, но схлопотала выкидыш. Где-то в нарочито поучительной части повествования затерялся посыл, что судьба этой парочки — результат незнания фактов и неподчинения правилам.