Робертсон Дэвис - Чародей [litres]

Несколько несчастных в ее шайке, я думаю, искренни – у них в самом деле была очень тяжелая жизнь. Но большинство – того разбора, которых отец Хоббс вечно прикармливал и называл божьими людьми. Богом забытые – так будет намного точнее. [1] Многие среди них сумасшедшие, но не настолько, чтобы полиция могла забрать их в сумасшедший дом как людей, не способных о себе заботиться. С этой группой очень сложно. Большинство представляют собой весьма жалкое зрелище, но все же как-то держатся на плаву из последних сил. Но среди них есть и профессионалы, закоренелые попрошайки и жулики (таких наши воскресные гости-евреи называют «шнорерами») [87] . Это темные личности, и по крайней мере один из них – вор-карманник. [2] Но они орут не хуже других и окучивают всех, кто присоединяется к толпе из любопытства. Бог свидетель, где религия, там всегда будут попрошайки, но это переходит всяческие переходы, как говорят ирландцы. И эта толпа оборванцев топчет мой сад вдоль и поперек, швыряет на землю мусор, окурки, горелые спички, конфетные бумажки и бог знает что еще, уничтожая труд целого дня примерно за полчаса. Из-за них наши воскресные салоны начинают чахнуть: эти люди сидят в засаде, подстерегая гостей, и бросаются на них с воплями, требуя денег. Но наши гости боятся не за свой карман – просто им претит эта истерическая обстановка.

Конечно, я жаловалась в полицию, но они заявили, что у них связаны руки: они не могут вмешиваться в то, что происходит на кладбище, если это не что-то явно противозаконное. Я объяснила, что это территория нашего сада, частные владения, и отправила адвоката с ними объясняться, но оказалось, что, согласившись похоронить о. Хоббса, мы отказались от какой-то части своих прав; это неразбериха, и разобрать ее смогут только в суде.

Я много раз приказывала им убраться, но тщетно. Однажды я даже чуть не ввязалась в рукопашную с Пруденс Визард. Мы толкали друг друга, но она оказалась скользкой, как угорь, и начала визжать, что я ее преследую. Боже! Она совсем озверела, и я по правде боялась, что она мне что-нибудь повредит. Но я оказалась сильнее и победила ее, во всяком случае на время. [3]

Думаю, о. Чарли проклинает тот день, когда впервые увидел Пруденс Визард, с которой до сих пор был очень любезен. Теперь она видит себя кем-то вроде мироносицы и провозглашает святость Ниниана Хоббса на всех углах. Это дает ей точку приложения сил и выход для ее сумасшествия – гораздо драматичней и интересней, чем обивать пороги у врачей со своим якобы артритом. Я думаю, о. Чарли – и д-р Халла тоже – надеялся, что исцеление окажется временным и Пруденс будет вынуждена заткнуться, но так не случилось – и, спорим, не случится, пока вся эта история дает ей возможность шуметь и привлекать к себе внимание. Газеты еще не пронюхали, но, если так будет продолжаться, вскоре обязательно пронюхают. Прости, что я сегодня многословна! Но я вне себя и не знаю, что делать! [4]

С горячей любовью, как всегда,

1. Головы толпы оборванцев, а над ними возвышается Пруденс Визард (очень похожа – просто как живая), призывая толпу к покаянию.

2. Рука, осторожно шарящая в заднем кармане очень тесных брюк.

3. Пруденс Визард и Чипс яростно пихают друг друга.

4. Лицо Чипс в полнейшей растерянности.

Чипс ошибалась. Газеты напечатали краткий отчет о событиях в приходе Святого Айдана, а желтая газетенка под названием «Тсссс» даже поместила фотографию Пруденс Визард, проповедующей толпе. Поэтому Хью Макуэри не мог больше делать вид, что ничего не знает; он опубликовал очень сдержанную статью о случае исцеления верой, но практически промолчал, насколько было в его силах, о предполагаемой роли покойного отца Хоббса. Однако вслед за этим он написал репортаж о том, что Пруденс Визард именовала своим святым часом: этот час начинался ежедневно со звуками «ангелюса» и с каждым днем собирал все больше народу. Предел был достигнут, когда как-то вечером Пруденс явилась с громкоговорителем и микрофоном; теперь она ежедневно собирала толпу человек в девяносто, и ее несло. Чарли потребовал, чтобы она прекратила, но она ответила, что не может молчать, а его молчание – стыд и позор. Этого Чарли не перенес – он не терпел никакой критики и прекрасно сознавал, что эта сумасшедшая на открытом воздухе затмевает его собственную кампанию по воздвижению мемориала в храме. Проще говоря, история со святостью отца Хоббса вышла из-под контроля.