Сьюзен Хилл - Смерть под маской [litres]

– Картина написана в конце восемнадцатого века.

– Тогда… это родственник? Которого вы недавно отыскали? Это необычайное фамильное сходство.

– Нет. Это мой муж. Это Лоуренс.

– Тогда я не понимаю.

Графиня склонилась над фотографией, вглядываясь в лицо своего молодого супруга с такой пронзительной тоской и таким душевным страданием, каких я еще не видывал.

Я молча ждал. Наконец она сказала:

– Я хочу вернуться в гостиную. После того как вы увидели это, после того как узнали… я могу кое-что рассказать вам.

– Буду рад выслушать. Только понятия не имею, чем могу помочь.

Графиня протянула мне руку, чтобы я помог ей встать.

– Мы сами отыщем дорогу. Стивенс нам не нужен.

И вновь тонкая невесомая кисть легла мне на рукав, и мы пошли по коридору, уже погруженному в сумрак, поскольку уличные фонари померкли, картины и шкафы растворились во тьме, лишь иногда сверкал позолоченный уголок рамы или поверхность стекла зловеще лучилась в неверном свете.

Я вышла замуж в двадцать лет. С мужем своим познакомилась на балу, и нас, словно удар молнии, поразила coup de foudre. Редким счастливцам выпадает познать то, что обыкновенно именуют любовью с первого взгляда. Не многим знакома и понятна ее преобразующая сила. Мы как раз из таких счастливцев. Испытав подобное, меняешься полностью и навсегда.

Место нашей встречи банально! В те времена молодые люди знакомились именно на балах, верно? Осмелюсь заметить, знакомятся и по сей день. Но многие ли из них узнают такую мгновенную, такую ослепляющую любовь? Он был несколько старше – уже за тридцать. Но это не имело никакого значения. Ничто не имело значения. Мои родители слегка встревожились: я была молода и имела старшую сестру, которая – при естественном ходе вещей – должна была выйти замуж раньше меня. Но тем не менее Лоуренса они принимали благосклонно. Лишь одно доставляло нам беспокойство. Он едва не обручился. Формально предложения не делал, но согласие уже имелось. Если бы в тот вечер мы с ним не встретились, то наверняка состоялись бы и обручение, и свадьба. Естественно, отвергнутая девушка горько обиделась. Такое случается, доктор Пармиттер. Я не считала себя в чем-то виноватой. Он, по-видимому, тоже. Но к бывшей невесте относился, естественно, с большим участием, а я, в конце концов обо всем узнав, испытала чувство такой вины и такую печаль, какие только можно ожидать от двадцатилетней девушки, переживающей муки любви. Что в подобных случаях происходит? Обычно потерпевший страдает от ущемленной гордости, и сердце его разбито, но время лечит, и, как правило, все проходит с появлением нового поклонника.

В данном же случае было не так. Молодая особа, которую звали Кларисса Виго, страдала так отчаянно, что ее рассудок не выдержал. До этого мы с ней не были знакомы, но меня уверяли (и сомневаться в том нет причин), что это очаровательная, кроткая и благородная девушка. Но она озлобилась и, терзаемая мукой, думала только об одном – о нанесенной обиде, заставляющей ее страдать, и о мести. Лучший способ, само собой, разрушить наше счастье. Это поглощало все ее мысли, этому отдала она свое время, силы и страсть. Многое от меня утаивали, во всяком случае поначалу, но позже я узнала, что родные до такой степени отчаялись удержать в здравии ее рассудок, что призвали к девушке священника!

И не приходского викария, доктор Пармиттер, а того, кто изгонял нечистую силу. Его приглашали в дома, попавшие под власть злых духов, и к людям, одержимым бесами. Уверена, именно так лечили и молодую особу. Но священник ушел в отчаянии: он оказался бессилен, поскольку она не позволяла себе помочь. Горечь и жажда возмездия овладели ею совершенно. Стали для нее смыслом жизни. Можно ли назвать это демонической одержимостью – не знаю. Но она хотела нас уничтожить. И преуспела, добившись своего самым ужасным способом.

Я всегда была уверена: сумей священник изгнать из нее бесов, все было бы хорошо, но он отступил, решимость ее крепла, а с ней и сила творить зло. Она и вправду сделалась одержимой. Гнев и ревность – силы страшные, особенно когда смыкаются с железной волей.

Но я сначала ни о чем не ведала. Лоуренс поминал ее вскользь, а я была охвачена всепоглощающей любовью.

Все мое время и силы уходили на Лоуренса и предстоящее бракосочетание, а также на обустройство нашего нового дома и прочее. Все это совершенно обычно и естественно. Я не принадлежала, знаете ли, к необыкновенным молодым женщинам. Но накануне нашей свадьбы произошло два события. Я получила анонимное письмо. Анонимное? Оно не было подписано, и я не знала, кто его отправил. Тогда не знала. Письмо было полно яда – яда, предназначенного мне и Лоуренсу, – горькой мстительной отравы. Еще в нем была угроза разрушить наше будущее. Причинить боль, страдания, лишить покоя. Меня оно перепугало не на шутку. В своей беззаботной юной жизни я не знала ненависти – и вот она направлена на меня: желание… нет, больше, решимость причинить зло. Несколько дней я держала письмо запертым в ящике своего письменного стола. Казалось, оно прожигало дерево. Всякий раз, проходя мимо, я словно чувствовала его запах, ощущала источаемую им ненависть, так что в конце концов порвала письмо на мелкие клочки и сожгла в камине. И после этого попыталась забыть о нем.