Влада Молнева - Ангелы плачут в июне [litres]

– Кто вы? – требовательно повторила еще больше побледневшая женщина.

– Злата Мелихова. Одни зовут меня экстрасенсом, другие – ведьмой. Выбирайте сами.

Катя вдруг успокоилась, а в голосе зазвучало холодное презрение:

– Я все поняла. Вы сговорились с этим придурком Марком! Ему снова деньги нужны. Ни копейки больше не получит, так ему и передайте! Убирайтесь, пока я не вызвала полицию!

– Он вас шантажирует?

– Можно подумать, вы не знаете!

– Я даже не знаю, кто такой Марк. Катя, успокойтесь, я не желаю вам зла и не ищу наживы. Мне лишь нужно выяснить, что случилось с Ларисой. Долго объяснять, но сейчас от этой информации зависит жизнь еще одного ребенка.

Катя встала и подошла к окну. Ее плечи нервно подрагивали.

– Я не знаю, что случилось с Ларисой! Никто не знает! Она просто вышла во двор и не вернулась! А потом…

– А потом ваша мама велела вам с сестрой дать ложные показания.

Она всхлипнула, плечи задрожали сильнее.

– Это точно Марк, никто, кроме него, не знал!

– Нет, не он. Я прочла мысли вашей мамы. Мне пришлось, она не шла на контакт.

Катя посмотрела на меня со смесью недоверия, страха и любопытства. Похоже, лед тронулся.

– Вы можете читать мысли? – Недоверие пока перевешивало, я ее понимала.

– Да. Зачем Лариса выходила? Я видела, как она опускала в почтовый ящик конверт.

– Как вы могли видеть? Это невозможно!

– Я могу подключиться к энергетическому полю человека через предметы, содержащие его частицу. Мне принесли медальон с волосами Ларисы, и я смогла увидеть почти все, что видела девочка в свои последние часы.

– Последние?! – голос Кати дрогнул. – Значит, она… что вы видели?

– Ларису убили, – объяснила я без предисловий. – Задушили. А вот кто, где и за что – нужно выяснить.

Катя вздрогнула, но недоверие по-прежнему лидировало.

– Если вы читали ее мысли, то должны знать подробности и без меня! – заявила она.

– В моей практике все не так определенно, как в вашей. Мысли умершего человека прочесть нельзя, можно лишь чувствовать некоторые физические аспекты – не больше. Поэтому без ваших пояснений не обойтись.

Катя нервно закурила и покачала головой.

– Бред какой-то! Мама звонила вчера, говорила, какая-то девушка расспрашивала ее о Ларисе.

– Да, это была я.

– И как же вы прочли ее мысли? – Тон все еще недоверчивый, зато на дверь больше не косится – уже хорошо.

– Взяла несколько волосков с ее расчески. Обычно я не делаю этого без разрешения человека.

– И сейчас вам нужны мои мысли? – Катя прищурилась, словно прицеливаясь взглядом.

– Если позволите.

– Не позволю!

– Почему, если вам нечего скрывать? За лжесвидетельство вас никто не привлечет, тем более на основании считанных воспоминаний.

Она упрямо молчала, отвернувшись к окну.

Я вздохнула, придется снова бить на жалость.

– Катя, у вас есть дети?

– Да.

– Вам повезло. Вы выросли, стали женой, матерью, получили профессию, а Лариса так и осталась ребенком. Потерянным, пропавшим без вести. Нет даже места на кладбище, куда ее родители могли бы прийти и поплакать о своей дочери. Они до сих пор не знают, что с ней случилось. Пятнадцать лет неизвестности – такого никто не заслуживает!

– Перестаньте! – Катя изо всех сил зажала уши ладонями: – Я не виновата! Я действительно ничего не знаю! Она вышла опустить конверт, и больше я ее не видела! Даже если я позволю вам влезть в мою голову – это ничего не прояснит!

– Как знать. Вы могли увидеть или услышать что-то важное, чему просто не придали значения. Катя, прошу вас, позвольте мне взглянуть на все самой. Пожалуйста, ради родителей Ларисы – они имеют право хотя бы похоронить своего ребенка!

Катя долго молчала, украдкой вытирая наворачивающиеся на глаза слезы, потом обернулась и тихим, твердым голосом спросила:

– Что я должна сделать?

– Лариса, перестань портить инструмент! Александр Михайлович ругается!

Потревоженная раздраженным голосом Кати, Лариса неохотно оторвалась от своего занятия. Она сидела на подоконнике и пыталась вывести на гитаре свое имя.

– Что за глупая привычка! У тебя вон все тетради посторонними каракулями исписаны! – продолжала ворчать подруга.

Лариса виновато потупилась.

– Это я когда нервничаю. Рука сама начинает что-то писать. Вот и сейчас. Понимаешь, не нравится мне эта затея. А если все узнают правду?

– Чушь какая! Никто ничего не узнает, если, конечно, ты не расколешься!