Влада Молнева - Ангелы плачут в июне [litres]

Татьяна осторожно вошла в комнату спящей дочери и споткнулась о лежащую на полу пеструю деревянную шкатулку. Рядом были рассыпаны потрепанные игральные карты и старые бусы, склеенные девочкой из обоев. Да уж, любовь к порядку – не главный пункт в списке достоинств Ларисы.

Женщина со вздохом собрала разбросанные предметы, подняла лежащую тут же сумку. С нее, как и с плаката на стене, белозубо улыбался Даниил Валентинов, солист подростковой группы «Большая перемена». Лариса и Катя его просто обожали. Украшали стены постерами из журналов, переписывали тексты песен, вместо того чтобы интересоваться одноклассниками.

Впрочем, рано ей еще о мальчиках думать!

Татьяна несколько мгновений молча любовалась спящей дочерью. Какая же она хорошенькая и хрупкая, настоящая прекрасная маркиза. Не зря они эту считалочку придумали. Через несколько лет от парней отбоя не будет.

Эта мысль ей не понравилась. И почему дети взрослеют так быстро?

Татьяна наклонилась и поцеловала девочку в лоб, та неохотно пошевелилась и открыла глаза.

– Доброе утро, моя прекрасная маркиза!

– Привет, мамуль!

Лариса потянулась, обняла женщину, перевела взгляд на часы и возмущенно пискнула:

– Ой! Опаздываю! Почему раньше не разбудила!

– И куда это, интересно, ты опаздываешь? Суббота – в лагерь не нужно.

– Ну, мам, меня же Катя ждет!

Девочка соскочила на пол и, сунув ноги в теплые тапки в виде пушистых зеленых зайчиков, пулей понеслась в ванную. Татьяна только головой покачала. В этом возрасте хочется все получить и попробовать немедленно.

Лариса собралась за считаные минуты и уселась завтракать.

Татьяна неодобрительно наблюдала за тем, как девочка торопливо глотает омлет, ежеминутно поглядывая на часы. В школу она так никогда не торопится!

– Ты вернула кассету Никольскому?

Учитель музыки. Александр Михайлович. Дает частные уроки игры на гитаре, а Ларису, любимую ученицу, периодически снабжает кассетами с записями зарубежных групп – это их общее увлечение.

– Конечно. Сразу же, я ведь тебе говорила, – напомнила девочка.

Да, точно, говорила. Татьяна рассеянно погладила дочь по голове. Как же не хочется ее отпускать, но вот этого точно лучше не говорить – расстроится.

– Все, мамуль, мне пора!

– Но ты же почти ничего не съела! – возмутилась женщина.

– Не хочется. Меня баба Варя вчера пирожками с капустой закормила, до сих пор вот здесь стоят.

Татьяна только головой покачала. Баба Варя – соседка Никольского. Помогает им с женой по хозяйству, готовит еду и обожает детей. А Ларису особенно. Говорит, она похожа на ее погибшую дочь – Ирочку.

Малинина невольно перекрестилась. Какая страшная судьба – потерять ребенка, не дай бог пережить такое!

– Мамуль, спасибо, все было очень вкусно! – Лариса быстро вскочила из-за стола, наскоро поцеловала мать, взяла свой рюкзачок и кинулась в прихожую, на ходу натягивая легкую кофточку.

В дверь, предварительно постучав, вошла Алла Муромова, мама Кати. Она, как и договаривались, приехала за Ларисой.

После дежурных приветствий и традиционных напутствий Татьяна проводила Аллу и дочку до машины, а потом еще долго смотрела вслед отъезжающей иномарке.

Ларису она больше не видела… никогда.

– Скажите, Татьяна, вы знали Василису Зайцеву? – уточнила я, прощаясь с женщиной.

Она наморщила лоб, вспоминая.

– Нет.

– Скорее всего, она была медиком.

Татьяна задумалась, потом снова отрицательно покачала головой:

– Нет, я всех наших медиков знаю, такую не помню.

Ужасно хотелось оказаться на необитаемом острове. И чтоб ни души вокруг, только шорох прибоя и крики чаек. Нет, даже чаек не надо, пусть будет полная, абсолютная, глухая до звона в ушах тишина!

Мечты, мечты! Я тяжело вздохнула и пошла открывать дверь, за которой кто-то настойчиво жал на звонок.

– Привет. – Громов собственной персоной. Ввалился в квартиру, не дожидаясь приглашения, и сунул мне в руку ворох каких-то бумаг.

– Адреса Муромовых: все трое живут в Москве. А вот никакая Василиса Зайцева в местных больницах не работала и в Тумановке никогда не проживала. Дело Малининой я не видел, но почти полчаса общался по телефону с человеком, который его вел, – стопроцентный глухарь.

– Когда ее похитили? – хоть знала ответ, на всякий случай уточнила.

Он заглянул в переданные мне бумажки и озвучил знакомые цифры:

– Семнадцатого июня девяносто седьмого года.