Дарья Плещеева - Массажист

Соледад проснулась, поежилась, опять заснула и опять оказалась в саду. Так она промучилась до утра.

Георгий зашел за ней и поморщился – она выглядела неважно.

– Собирайся, едем на телестудию, – сказал он. – Не забудь документы. Да, и прямо сейчас позвони и скажи, что к двенадцати будешь. Кстати, не забудь отдать там свой компакт.

– Я не взяла.

– Я взял, – Георгий протянул коробочку. – Мало ли что – может, ты впишешься в какой-нибудь их проект. Все-таки хрустальный голос России, должны понимать. Было бы очень неплохо сразу сегодня договориться на будущее. Сиди, не дергайся, сейчас завтрак принесут.

Час спустя Соледад почувствовала себя лучше и стала одеваться. Георгий сидел к ней спиной и рассказывал байки из студенческой молодости. В половине двенадцатого пришло заказанное такси.

Без пяти двенадцать Соледад и Георгий вошли в огромное фойе телестудии.

Соледад быстро взглянула на свое отражение в высокой стеклянной двери. Все было прекрасно – она чувствовала, что привлечет внимание и женщин, и мужчин. Давно уже она мечтала входить в помещение, где собрались красиво одетые, известные в обществе и деловые люди, именно так – наряднее всех, стройнее всех, сопровождаемая завидным мужчиной.

Торжество было полным – проходя через фойе, она собрала урожай взглядов, сама же смотрела насквозь, как полагается уважающей себя женщине.

– А, что я говорил? Это чудо уже здесь, они в угол забились. Сидят в обнимку с гитарой. Не иначе, с вечера там засели. Не оборачивайся, – приказал Георгий. – Сейчас мы пройдем в бар, там сядешь у стойки и прекрасно все увидишь. Только реши наконец, ладно? Ну, в орлянку их разыграй, что ли? Орел – она, решка – он. Ну?

Георгий протянул ладонь – и на ней, словно из витавшего в воздухе металла, сложилась монета.

– Да что ты жмешься? – спросил хозяин. – Забыл, как меня по отчеству? Зови просто Михаилом. Ну вот, кое-что выяснили. Если только это действительно она.

Он показал распечатку, сделанную на цветном принтере. Картинка показывала Соледад в концертном платье, у рояля, с открытым ртом.

Н. всего-то навсего дал ему номер мобильника Соледад, а на следующий день стали известны ее подлинное имя, адрес, более того – стала известна ее звездная карьера. Это казалось чудом, как в боевике про спецслужбы, но чудом только для Н. – данные Соледад имелись в базе данных оператора мобильной связи ее города и были извлечены оттуда мальчиком-компьютерщиком без особых проблем, а подлинное имя введено было в обычный поисковик.

Услышав про «хрустальный голос России», Н. помрачнел.

– Да хватит вам, – безнадежно сказал он. – На хрена я ей сдался?..

– Любишь?

– Да…

– Спала с тобой?

– Да…

– Ну, значит, вожжа ей под хвост попала. Это дело поправимое. Сейчас выясним, куда она подевалась. Если не в морге, то все еще впереди.

– Не надо… – обреченно попросил Н.

– А что надо? К Сэнсею твоему возвращаться надо? Балда ты. Начал жить по-мужски – вот и продолжай в том же духе. Ты пойми – Бог сотворил мужчину и женщину. Когда мужчина любит женщину и хочет быть с ней всегда – это по-божески. Этого нужно добиваться. Вот и вся наука. Ладно, иди в музей и жди меня там. Тут и без тебя забот полон рот.

Н. вышел из кабинета.

Сотрудники фирмы уже знали, что он каким-то сверхъестественным образом спас от смерти хозяина. Перед ним расступались. А он думал: что же рассказал им хозяин после той ночи, когда на третьей бутылке началась совсем уж лишняя откровенность?

Н. видел, что мужик не из трепливых, и все же безумно боялся.

Он и верил, и не верил хозяину. Мало что спьяну наобещает такая вот широкая и щедрая душа? Вряд ли хозяин был трезв, затевая в своем особняке фонвизинский музей. Просто баловался, развлекался, так отчего бы не развлечься, пообещав кавалеру-гиду, живущему в каморке без окон, невесту – хрустальный голос России?

Все яснее Н. понимал, что нужно уходить. Иначе два дня спустя хозяину будет неловко глядеть на «экстрасенса», и музей закроется очень быстро.

Н. был готов к выходу на трассу. Впереди была долгая дорога домой, к матери. Он хотел еще заглянуть к Бульдожке и отдать ей хотя бы треть заработанных денег. Остальное – матери на зиму… да и самому, наверно, лучше там остаться…

Дело в том, что в последние дни Н. все чаще ощущал свое сердце.

Не то чтоб ему было совсем плохо… нет, он еще не помирал, в обморок не грохался…

Просто сердце говорило: я у тебя есть, и мне больно.