Саманта Швеблин - Дистанция спасения [litres]

Я снова засыпаю.

На несколько часов.

Да. Но разве сын медсестры и другие дети, попадающие в эту комнату, они тоже отравлены? Как может мать не понять этого?

Не все они отравились, как вы. Некоторые родились уже отравленными чем-то, что их матери вдыхали вместе с воздухом, чем-то, что они съели или до чего дотронулись.

Я просыпаюсь на рассвете.

Тебя будит Нина.

– Мамочка, давай уедем отсюда, – говорит она и трясет меня.

А я страшно ей благодарна, ведь это как приказ, она словно только что спасла жизнь нам обеим. Я подношу палец к губам – в знак того, что мы должно вести себя очень тихо.

Вы обе чувствуете себя лучше, но дело в том , шо такие приступы , то накатывают, то проходят.

У меня по-прежнему сильно кружится голова, и мне не с первой попытки удается встать на ноги. Щиплет глаза, и я их без конца тру руками. Не знаю, как чувствует себя Нина. Она завязывает шнурки на своих кроссовках, хотя еще не умеет делать это как следует. Лицо у нее бледное, но она не плачет и ничего не говорит. Я стою рядом. Мне приходится держаться сначала за стенку, потом за овальное зеркало, потом за кухонную колонку. Ключи от машины лежат рядом с сумкой. Я очень медленно их поднимаю, стараясь делать это бесшумно. Чувствую руки Нины, она обнимает меня за ноги. Дверь открыта, и мы, пригнувшись, проходим между длинными пластмассовыми лентами, как будто выбираемся из холодной и глубокой пещеры на свет божий. Нина отрывается от меня, едва мы оказываемся на улице. Машина не заперта, и мы залезаем туда со стороны водительского кресла. Я сажусь, закрываю дверцу, включаю зажигание и проезжаю несколько метров задним ходом, пока не попадаю на покрытую щебенкой дорогу. Прежде чем повернуть, в последний раз гляжу в зеркало на дом твоей матери. На миг представляю себе, как она выходит в халате и, стоя в дверном проеме, делает мне какой-то непонятный знак. Но нет, все тихо и спокойно. Нина сама перелезает на заднее сиденье и застегивает ремень.

– Мамочка, я хочу пить, – говорит она и, как обычно, скрещивает ноги.

А я думаю, что да, конечно, только это нам с ней сейчас и нужно. Ведь мы с ней не пили уже много часов, а чтобы справиться с отравлением, просто необходимо очень много пить. В поселке мы купим несколько бутылок воды, думаю я. Мне тоже хочется пить. Таблетки от теплового удара остались лежать на кухонном столе, и я спрашиваю себя, не лучше ли было принять еще по одной, прежде чем пуститься в путь. Нина смотрит на меня, наморщив лоб.

– Нина, детка моя, ты хорошо себя чувствуешь?

Глаза у нее наполняются слезами, но я не повторяю своего вопроса. Мы с тобой очень сильные, Нина, это я повторяю уже себе, пока мы съезжаем со щебенки и наконец попадаем на асфальт. Значит, мы в поселке. Не знаю, который теперь час, но на улицах нет ни души. Где, интересно знать, покупают воду в таком месте, если здесь все как один спят? Я тру глаза.

Потому что ты плохо видишь.

Мне хочется поскорее умыться. Слишком много яркого света для столь раннего утра.

Дело вовсе не в свете, беда случилась с твоими глазами.

Мне как будто что-то мешает, как будто что-то попало в глаза. Блики на асфальте и на сточных трубах на бульваре. Я опускаю солнцезащитный козырек и достаю из бардачка темные очки. Каждое лишнее движение дается мне с большим трудом. Чтобы спастись от режущего света, я прикрываю веки, но ведь так невозможно вести машину. А еще тело, Давид. Ужасно зудит все тело, Давид. Это черви?

Кажется, будто это черви, крошечные червячки, которые расползлись по всему телу. Через несколько минут Нина останется в машине одна.

Нет, Давид, такого просто не может быть, да и что Нина станет делать в машине одна? Нет, ради бога, это уже сейчас, да? Да, сейчас. И я в последний раз вижу Нину. Там, впереди, что-то появилось на улице, что-то приближается к перекрестку. Я еду медленнее и еще ниже опускаю веки. Это трудно, Давид. Мне очень больно.

Это мы ?

Что значит мы?

Это мы переходим улицу ?

Какие-то люди. Я торможу и вижу их, да, они переходят улицу буквально в нескольких сантиметрах от моей машины. Зачем столько людей собралось вместе в такой час? Хотя тут много детей, вернее, тут почти одни только дети. Зачем им вздумалось переходить улицу в такой час?

Нас ведут в приемный покой. Там нас оставляют сутра пораньше. Если у кого выдался плохой день, того опять отправляют домой, но, как правило, мы не уходим отсюда до самого вечера.