Гарднер Дозуа - За темными лесами. Старые сказки на новый лад [litres с оптимизированной обложкой]

Я повернулась к маме:

– Значит, мой папка – он тоже был волком? Как ты?

Мамка всегда говорила, что он был охотником. Она сказала, что в первую же зиму после моего рождения он попал в метель, простудился и умер. Теперь же она кивает.

– Да, он был волком и не мог выдержать на двух ногах от луны до луны. Потому-то он и ушел в леса, на волю.

Сердце в груди сжимается от резкой боли.

– Значит, он не захотел быть моим папкой?

– Он не хотел быть человеком, мужчиной, – поправляет мама. – Между этими двумя вещами огромная разница, хотя ты еще слишком мала, чтобы понять ее. Он очень любил тебя, девочка моя, и мог бы остаться с нами, стоило мне поднажать… но тогда мы оба не знали бы счастья. Я не шибко-то жаловала волчью шкуру, а он жить без нее не мог.

– Но, может, он еще жив? – спрашиваю я. – И я могу встретиться с ним в его волчьем обличье?

Мамка смотрит на тетушку. Та качает головой.

– Его не видать в лесах уже многие годы. Ни в наших, ни в лесах тех, с кем мы поддерживаем дружбу. Может, он жив, а может, и мертв, но ты, Красная Шапочка, вряд ли узнаешь ответ.

И отчего только так грустно на сердце? Я же всю жизнь росла без отца, а теперь всего-навсего выяснилось, что так оно будет и впредь. Какая, казалось бы, разница? И все же… и все же… похоже, одно дело – думать, будто папка умер вскоре после моего рождения, а вот знать, что он смылся и бросил меня – совсем другое. Может, он хоть прибегал иногда лунной ночью, чтоб заглянуть в окно да поглядеть на меня, спящую, без единой шерстинки на лице?

Может, жалел, что не в силах вернуть время назад и сделать другой выбор?

– Нынче ночью отправишься с Рэйчел, – говорит мамка. Я вздрагиваю, сообразив, что, кроме этого, она успела сказать еще целую уйму всякого. – Может, она и не помнит все предания бабушки от буквы до буквы, однако ее знаний хватит, чтоб дать тебе нужные наставления.

– Сегодня?

– Да. Сегодня последний восход полной луны, – с нетерпением говорит тетушка. – Побегаешь месяц со мной и моими собратьями. Посмотрим, каково тебе придется на четырех лапах.

Все это навалилось так быстро, что мыслям никак не поспеть за новостями.

– Но, мам, я думала, что со мной будешь ты…

– Я так давно не обращалась, что сама, скорее всего, позабыла, как это делается. Не говоря уж, чтоб показать тебе, как подступиться к делу.

– Не слушай мать, – говорит тетка. – Стоит освоить этот трюк, и его уже ничем не вышибешь из головы, как бы моль ни изъела твою шкуру.

– Может, оно и так, – отвечает мать, пряча под хмурой миной улыбку, – но не могу же я оставить на месяц малыша Джейкоба, верно?

Гляжу на младшего братца, спящего на ее груди. Его золотистые кудряшки так и сияют на солнце, и вдруг изнутри поднимается, вскипает, бурлит волна жара. Ни разу в жизни с мной не бывало такого! Если бы не он, мы могли бы уйти из этой дурацкой халупы втроем – мамка, тетушка и я, могли бы расхаживать в прекрасных серых шкурах, щеголять острыми клыками, сверкающими, точно сама Луна, гоняться друг за дружкой среди деревьев… Если бы только не этот писклявый щенок, не это жалкое создание, такое нежное, розовое, беспомощное, что я могла бы распороть ему брюхо легче, чем…

Тетка бьет меня по щеке. Рыча, оборачиваюсь к ней.

Тетка снова бьет по щеке – сильнее прежнего, хватает за подбородок; ее пальцы впиваются в плоть так, будто не остановятся, пока не проткнут ее до кости.

– И думать не смей! – рычит она. – Пусть Джейкоб не волк, однако он – твой брат, а мы никогда не трогаем родичей. Никогда. Еще раз оскалишь зубы на малыша – парой оплеух не отделаешься.

Она разжимает хватку, и я не могу сдержаться – реву так, что куда там братцу. Пытаюсь сказать мамке, что я не нарочно, что мне страсть как жаль, что я сама не знаю, откуда вдруг мог взяться этот убийственный жар, такой внезапный и неудержимый, но она попросту шикает на меня и стискивает мою руку.

– Тебе нужно пойти с Рэйчел, – говорит она. – Все это – из-за близости перемен, и если тянуть еще дольше, всем нам придется плохо. Ты можешь быть любым волком, каким захочешь, но вначале следует научиться волчьим обычаям, а этому лучше сестры не научит никто.

Я киваю, уткнувшись взглядом в стол. Не хочу смотреть на тетушку, не желаю, чтоб она видела стыд в моих глазах, не желаю видеть разочарование на ее лице.

– Ничего, ничего, Красная Шапочка, – говорит она, ероша мне волосы. – Волки не дуются друг на друга. Мы…

Внезапно она умолкает, повернувшись к двери, и я тоже слышу стук сапог по дорожке и скрип крыльца. Дверь отворяется, в дом входит отчим с топором в руке – и застывает на пороге, в немалом удивлении разинув рот.