Гарднер Дозуа - За темными лесами. Старые сказки на новый лад [litres с оптимизированной обложкой]

Думаю обо всем этом, и мысли одна за другой падают в брюхо, будто тяжелые камни.

Тетушка подходит к двери, толкает ее мордой, и дверь отворяется.

– Не уходи, – прошу я. – Я еще не готова расстаться с тобой.

Она оглядывается, то ли тявкает, то ли скулит, прыгает за порог и исчезает в ночи. Нет, это не расставание навсегда, я знаю – мы ведь сородичи, и мне всегда будут рады в ее стае, хоть в следующее полнолуние, хоть много лун спустя. Но все-таки она – волк, а не домашний пес, чтобы лизать мои безволосые пятки, и стоило бы мне подумать как следует, прежде чем разевать рот.

Ни я, ни она ничем не лучше любого другого, и нужды стаи для тетушки – прежде всего.

Так уж оно заведено у волков.

Дрожа от холода, затворяю дверь. Я выбилась из сил, устала – как сказала бы мамка, аж все косточки ломит, но, если отдыхать здесь, нужно разжечь огонь, согреть пустой дом, пока зимний холод не пробрался в грудь, до самого сердца. Плащ, сшитый бабушкой, от такого холода не спасет, и братьев, к которым можно прижаться, свернувшись клубком, уткнувшись носом в их густой волчий мех, рядом больше нет, как нет при мне больше и собственной шкуры.

Неловкие пальцы дважды роняют огниво, прежде чем мне удается высечь искру и уломать крохотные язычки пламени поплясать, но тут, стоит мне сунуть между толстых поленьев еще несколько хворостинок, за спиной слышится вкрадчивый скрип. Вздрагиваю, разворачиваюсь и вижу отворяющуюся дверь.

– А я-то думал, дикие звери огня боятся, – говорит отчим.

В руке у него топор. Лезвие хищно поблескивает в отсветах пламени. Отчим делает шаг ко мне.

Вскакиваю на ноги, едва не споткнувшись о подол сорочки.

– Тебе здесь не место, – говорю ему, шагая в сторону так, чтоб между нами оказался стол.

– Странную же штуку я увидел, придя сюда к ночи, подождав да последив малость. Вошли в дом два волка, а вышел только один. А теперь здесь ты, и больше никого.

Отчим шагает влево, я отскакиваю в другую сторону, но это был только финт. Дотягивается до меня, хватает за плечо, швыряет о стену с такой силой, что дух перехватывает.

– Маленькая волчица, – говорит он, подступив вплотную и упирая обух топора мне в подбородок. – Оборотень. Так оно, стало быть, выходит?

Слезы застилают глаза, сердце бьется так бешено, будто вот-вот вырвется из груди, но превратиться обратно не выйдет – слишком уж я обессилена, слишком уж напугана. Разве что зубы оскалить – больше я не могу ничего.

Отчим смеется. В жизни не слышала ничего омерзительнее…

– Думаешь напугать меня, маленькая волчица? Одну из вашего племени я уж отправил туда, где и положено гореть грешникам. Пожалуй, и с внучкой ее управлюсь.

Он опускает топор, отступает на шаг и с маху бьет меня под дых. Сползаю по стене на пол. Похоже, меня сейчас стошнит.

– Загадка-то нехитрая. После того, как я убил ту волчицу здесь, на этом самом месте, от бабки твоей ни слуху ни духу. А потом ты ушла с этой паскудной бабой, да еще в самое полнолуние. А мамаша твоя всегда за волков стояла горой. Ясное дело, ведь ее родная матушка была волчицей, как долго – одному Господу всеблагому ведомо, а теперь еще и ее дочь. А скажи-ка, маленькая волчица, что я увижу, когда вспорю тебе брюхо? Кроличьи шкурки, куриные перья? Кости детишек, украденных из колыбели?

Ползу к распахнутой двери, но он пинает меня в бок – раз, и другой, и я опускаюсь на пол, замираю, не сводя глаз с его ненавистной ухмылки.

Топор в его руке покачивается, точно маятник, отсчитывающий мои последние мгновения.

– Твоя мама слишком уж добра. Вместо того, чтоб поступить на благо людям, отослала тебя к этим чудовищам. Но больше уж ни тебе, ни кому другому вроде тебя не осквернять мою семью. Наутро соберу всех достойных людей, и мы очистим леса от волков. И запылает праведный огонь. Но для начала придется мне очистить от скверны собственный дом.

Он с отвращением харкает мне в лицо. Скользкий, как головастик, плевок ползет по щеке, по губам, но я не отвожу взгляда. Если уж он вознамерился убить меня, пусть убивает, глядя мне в глаза. Я – волк, мне ли прятать лицо от подлого человечишки?

Топор поднимается, время вспухает, становится вязким, точно болотная трясина, я делаю последний вдох в благословенном подлунном мире…

…как вдруг рычащий от ярости серый вихрь врывается в дом и сбивает отчима с ног, будто огородное пугало. Он взмахивает топором, но кости его запястья трещат в волчьей пасти. Обагренные алым клыки впиваются в мягкое горло, отчаянный крик, едва начавшись, захлебывается, переходит в глухое, клокочущее сипенье.