Гарднер Дозуа - За темными лесами. Старые сказки на новый лад [litres с оптимизированной обложкой]

Большую часть своей писательской карьеры Кирстин Макдермоттпосвятила самым мрачным закоулкам фантастической литературы, и два ее романа, «Мэдиган моя» и «Совершенства», удостоены премии «Ауреалис» как лучшие романы года в жанре «хоррор». Ее последняя книга, авторский сборник «Осторожно: мелкие детали!», выпущена «Твелфс Планет Пресс». Снимая шляпу писателя, она продюсирует литературно-дискуссионный подкаст «Писатель и критик» и выступает в нем в качестве соведущей. Обычно это помогает ей уберечься от бед. После многих лет жизни в Мельбурне Кирстин переехала в Балларат и работает над докторской диссертацией в Балларатском Государственном Университете.

Одна из самых кровавых немецких народных сказок из собрания братьев Гримм, «Можжевеловое дерево», рассказывает о мальчике, терпевшем обиды от мачехи, а затем погубленном ею, порубленном на кусочки, сваренном в супе и съеденном ничего не подозревавшим отцом. С помощью любящей сводной сестрицы и волшебства покойной матери он превращается в птицу и находит способ отомстить.

Версия этой сказки, созданная Питером Страубом, одновременно убедительна и неожиданна, тонка, но живописна. Имя рассказчика здесь не упомянуто, однако это – Тимоти Андерхилл, персонаж, примечательнее всего изображенный Страубом в романах «Коко», «Глотка», «Пропавший мальчик, пропавшая девочка» и «В ночной комнате». Здесь мы узнаем, как Тим использует «магию» кино, чтобы пережить жуткую детскую травму и исцелиться.

[80] “The Juniper Tree” © 1988 Peter Straub. First publication: Prime Evil , ed. Douglas E. Winter (NAL Books / New American Library).

Средний Запад. Школьный двор среди пустых земельных участков, заросших зеленой травой и яркими тигровыми лилиями, среди сверкающих глиной шеренг уродливых новых домов в деревенском стиле, среди пропеченных солнцем аллей без единого деревца. Наш школьный двор залит черным асфальтом. В июньские дни асфальт становится мягким и липнет к подошвам баскетбольных хайтопов, как жвачка.

Большая часть игровой площадки – пустое черное пространство. Воздух над ним дрожит от жары, будто картинка на экране неисправного телевизора. Вокруг высокая ограда из проволочной сетки. Рядом со мной стоит новенький, его зовут Пол.

Вот-вот начнется последний месяц семестра, однако Пол – рыжий, как морковка, сероглазый, такой стеснительный, что даже не может спросить, где тут уборная, – перевелся к нам всего шесть недель назад. Уроки для него – сплошной конфуз, а его тягучий южный выговор выбивается из общего стиля просто-таки катастрофически. От школьных заводил расползаются смешки да шепотки – ужасные новости, что Пол «говорит, как ниггер». В их голосах слышен едва ли не благоговейный ужас: они прекрасно сознают чудовищность собственных слов, не говоря уж о чудовищности возможных последствий.

На Поле ярко-красная рубаха – тяжелая, плотная не по погоде. Мы с ним стоим в тени на задах школы, у кремовой кирпичной стены. В стене на уровне глаз – свежевыбитое окно, забранное пупырчатым зеленым стеклом, укрепленным изнутри нитями медной проволоки. Под ногами – небольшая россыпь зеленых пупырчатых осколков. С виду съедобные, как леденцы, они впиваются в подошвы – асфальт так мягок, что даже стекло не крошится, если наступить. Пол нараспев, тягуче, сообщает, что в этой школе у него никогда не будет друзей. Я наступаю на один из леденечно-зеленых осколков и чувствую его пяткой, сквозь подошву. Осколок тверд, как пуля.

– Дети так жестоки, – безразлично тянет Пол.

Мне хочется полоснуть себя по горлу осколком стекла – взрезать глотку, да пошире, и впустить внутрь смерть.

Осенью Пол в нашу школу не вернулся. Его отца, до смерти избившего человека в штате Миссисипи, арестовали на выходе из кинотеатра под названием «Орфеум-Ориенталь» неподалеку от моего дома. Отец Пола повел всю семью посмотреть кино с Эстер Уильямс и Фернандо Ламасом, а когда они вышли из зала – языки щиплет от соленого попкорна, ладони малыша липки от пролитой кока-колы – их уже поджидала полиция. Все они были из Миссисипи. Что-то сталось с Полом дальше? Небось, сидит за столом в каком-нибудь офисе в центре Джэксона, среди множества таких же, как он; узел галстука безупречен, ботинки кордовской кожи солидно блестят, на лице застыла непременная сдержанность…

В те времена я проводил в «Орфеум-Ориентале» целые дни напролет.

Мне было семь. В душе я лелеял идею исчезнуть, как исчез Пол, чтобы меня больше никто не видел. Стать ничем, тенью, пустотой на месте того, чего больше не углядеть.