Вадим Дмитриев - Чёрные лебеди

Шеренга солдат в синих форменных плащах удерживала быстро растущую толпу горожан, откуда время от времени доносились недовольные возгласы:

— Не напирай!

— Куда прёшь, мразь!

Долговязый и мальчонка-подмастерье расположились далеко от эшафота, шагов за двадцать, ближе протолкнуться не удалось. Мальчишка подпрыгивал, тянулся на носочках, вытягивая струной тонкую цыплячью шею, но из-за плотно сомкнувшихся спин не мог ничего разглядеть. Он чуть не плакал, и лишь когда Долговязый усадил его на плечи, оживился, растянул рот в довольной улыбке и восторженно замахал руками:

— Скоро начнется!

Действительно, в преддверии кровавого зрелища, толпа загудела растревоженным ульем, подалась вперед, заходила волнами, и в этот миг вдали послышался глухой призыв сигнальной трубы. Гулкие барабаны громом откликнулись на её одинокий зов, и сотни глаз заворожено устремились к распахнувшимся воротам городских катакомб.

— Что там? — спросил Долговязый.

— Ведут, — крикнул мальчишка.

Толпа словно мерзкая старуха изрыгала проклятья:

— Шпионы Хора!

— Смерть королевским прихвостням!

Несмотря на свой рост Долговязый видел лишь перья на шлемах конвоиров и макушки приговоренных. Чем ближе приближалась шеренга к эшафоту, тем яростнее бесновалась толпа:

— На крюк их!

— Смерть!

Седой старик в черной судейской мантии развернул свиток, прокашлялся и крикнул в толпу:

— Достопочтенные горожане! — Толпа тотчас притихла. — Сегодня великий день! Славный наместник Монтий с победой вернулся из похода на Гесс. Столица Герании пала!

Толпа радостно заревела.

— Хор больше не король. Он позорно бежал. Скрылся от праведного гнева. Остатки его войска разбиты, а его сторонники в плену. И сегодня они получат по заслугам.

В ожидании крови толпа скандировала обезумевшим многоголосьем:

— Смерть, смерть, смерть!

Седой махнул рукой, и первого заключённого втащили на эшафот. Им оказался королевский советник Боржо. Он плёлся, склонив голову, держась за изувеченную руку. На доброй половине его редковолосой головы и на слипшейся клочковатой бороде запеклась чёрная густая кровь. Конвоир бесцеремонно тупым концом пики ткнул бывшего генерала-гвардейца в спину, отчего тот оказался на коленях и еле поднялся, опёршись о столб.

Несчастного подвели к крюку, и глашатай снова уткнулся в свиток:

— Граф Дарио Боржо Гесский, за пособничество отступнику Хору и за противостояние законному приемнику трона Монтию Оманскому приговаривается к подвешиванию на крюк прилюдно. Приговор привести в исполнение немедленно здесь и сейчас!

Толпа загудела в предвкушении кровавого зрелища.

Огромный полуголый палач с маской в пол лица, в красных с высокими отворотами перчатках подтолкнул советника к краю эшафота и силой поставил рядом с висящим крюком. Толпа притихла в ожидании. Длинным кинжалом палач вспорол рубаху на животе несчастного, второй рукой подтянул к обвислому животу острие крюка. По толпе прокатился приглушённый вздох.

— Именем наместника! — провозгласил седой глашатай, и палач вонзил крюк несчастному под ребро.

Яркий горячий фонтан хлынул на эшафот. Обезумевшая толпа взвыла от возбуждения. Палач столкнул подвешенного с края постамента, и тот, крича от боли и страха, повис, истекая кровью.

— Первого…, — вырвалось у мальчишки-подмастерья. Он прилип взглядом к дергающемуся в конвульсиях телу, не в силах отвести немигающие глаза.

Когда толпа утихла, пережив первый экстаз, на эшафот сильно хромая поднялся следующий приговоренный. Глубокий капюшон грязно-серого плаща скрывал его лицо, и негодующая толпа загудела вновь:

— Кто таков?

— Пусть покажет лицо!

Глашатай прокашлялся в широкий рукав балахона и подал конвоиру знак. Тот сорвал с осужденного капюшон и Долговязый ахнул:

— Так это же…

— Микка Гаори, барон Туартонский младший, сын королевского генерала Фрота Гаори. Осужден за шпионскую деятельность против наместника Монтия Оманского. Приговорен к смерти через подвешивание на крюк прилюдно! Приговор привести в исполнение немедленно, здесь и сейчас!

Толпа зашумела, но вновь притихла, когда палач, вплотную подойдя к приговорённому, откинув подол его плаща, поддел кинжалом лохмотья. Вспоров ветхое рубище, привычно потянулся за крюком. Массивное острие вошло в изнеможенное тело, словно игла в шёлк.

— Смотрите! — пронеслось над толпой.

Долговязый поднял голову.