Оба поглядели на Даэда и тот покраснел, с трудом глотая изрядный кусок вкусного пирожка с пряным мясом.
— Но и сейчас, джент Калем. Как я могу, ведь изменится совершенно все? Люди могут проклясть меня.
— Могут, — Калем крошил и мял кусочек пирога, бросал котам и отрывал новый, — но через время, осевое время, те же люди проклянут себя, за то, что сидели, ничего не делая. Тонули в болоте. К чему я говорю простые вещи, о которых ты знаешь сама?
— Мне нужно, чтоб кто-то меня поддержал, потому говоришь. А вы с Натен не просто кто-то. Вы — сама суть. Джент, вы готовы отправиться с нами?
Даэд слушал, пытаясь сложить из разрозненных слов общую картину. И насторожился, когда она чуточку стала вырисовываться.
А старик покачал головой, гладя кота, который вспрыгнул к нему на колени и положив на стол мягкие лапки, замурлыкал.
— Мы остаемся, принцесса. Никакое место не станет проклятым, пока в нем есть хоть какой-то свет. Пусть слабый и тусклый. Тем более, как оставить этих проглотов? У мисерис три десятка кошек, а еще вольные коты и мои коты. Перестань. Не спорь! Я знаю все, что ты скажешь мне. Нам. А время коротко. Вы наелись? До вечера не так много времени.
Он рассмеялся, качая головой.
— Так странно именовать время — временем. Настоящим. С кем еще теперь это возможно? Что? — обернулся к мисерис, которая громко хмыкнула в ответ на его речи, — я знаю, женка, вязальщицы. Но много ли наболтаешь с теми, кто постоянно занят и повернут головой? Молчи, ты и сама такая же.
Поднялся, сгоняя с колен кота.
— Пойдемте. Теперь наступило время поработать.
На самом деле, думал Даэд спустя несколько часов, это для вас время поработать. Он уже сидел на скамье, потом стоял за плечом Неллет, с серьезным видом, безнадежно пытаясь разобраться в том, что изображено на очередном свитке. Потом бродил по кабинету, рассматривая рисунки и чертежи на стенах, выглядывал в узкое окно, выходящее, видимо, в маленький садик. Снова сидел, куняя, и чуть не заснул, встрепенувшись на обращенные к нему слова.
— Джент Даэд? Подойди, нам нужно услышать, что думаешь. Об этом свитке.
Даэд подошел, заранее волнуясь, как и что ему прочитать в извилистых линиях, свитых в бесконечные спирали и петли, от которых кружилась голова. И приоткрыл рот в изумлении. В центре листа старой бумаги приклеена была картинка, серая с белым, с еле видными выцветающими пятнами цвета. На ней стояли дети, лет по десять-одиннадцать. Девочки с тугими косами по плечам одинаковых серых платьев. И мальчишки в костюмчиках с двумя рядами блестящих пуговок на пиджачках. В середине строго смотрела на него узколицая рослая девочка, рядом корчил рожу мальчишка с растрепанными кудрявыми волосами. И его толкала под локоть — Неллет. В таком же платье, туго затянутом пояском. В белых чулках и высоких шнурованных ботинках. Светлые косы разлетелись над плечами. Рот раскрыт и прищурены от смеха глаза.
— Узнал меня? — Калем рассмеялся, — куда уж. Вместо кудрей зеркало на голове. Но мисерис узнаешь?
У рослой девочки были такие же темные глаза и такие же строго сложенные губы. Даэд кивнул.
— Возьми, — джент поднес к его руке перо с каплей чернил, — проведи первую линию, маленький муж вечной Неллет, с нее все и начнется.
Даэд прикусил губу и бережно принял перо, следя, как угрожающе вытягивается капля на остром кончике.
— Вечной? — в шепоте Неллет ясно слышалось отчаяние и тоска, — Калем, ты сказал — вечной?
— Я так сказал? Прости, девочка. Сказалось само. Ты знаешь, я не повелеваю словами. Я просто вынимаю их оттуда, где они есть, правильные. Потому я тут, вместе с матерью вязальщиц Натен.
В кабинете встала тишина. Мурлыкал на подоконнике кот, поскрипывали сами по себе доски паркета. Даэд держал на весу перо, слыша свое дыхание и стук сердца.
— Ну, что же ты? — подтолкнул голос джента, — ты только что узнал больше, линия будет вернее.
И снова перед глазами Даэда возник прозрачный силуэт элле Немероса. Никогда не мешай большому своим невеликим умом, прошелестели слова, затверженные на уроках. Сделай. Твой разум уже знает, что именно, а тебе он расскажет потом. Если ты не умеешь вести разум и глубину сознания одновременно.
«В одной упряжке» — Даэд вспомнил санатов, одновременно бьющих хвостами. И есть еще. Важное, самое важное.
«Я люблю тебя, Неллет. И всегда буду».
Отшвыривая страхи, о том, куда приведет начерченная им линия, о том, что станет с Неллет и с ним, и вдруг нужно обдумать, чтоб знать… — он опустил перо и от уголка веселой серой картинки повел блестящую нить, в сторону, вниз, сделал петлю, рука дрогнула (Неллет…); оставляя завиток там, где у него сбился сердечный ритм, линия снова выпрямилась, устремляясь вверх, к самому краю листа. И чернила кончились. Перо заскребло по бумаге.
Читать дальше