Йон Линдквист - Химмельстранд

И тогда мое терпение кончилось. Это уже было чересчур .

И в самом деле чересчур. Терпение и вправду кончилось. Надо как можно скорее линять отсюда.

Кемпер Дональда. Маленький бигль, увидев Петера, поспешно ретировался. Петер зашел в палатку и осмотрелся.

Десятиметровый Кabe Royal Hacienda , запряженный джипом «чероки». К кемперу пристроена палатка — самое малое, двадцать квадратных метров. В палатке буковая мебель, повсюду горшки с цветами, настоящий сад. Пол из досок тика. На спинках стульев — изображения американских звезд вестерна, к дугам каркаса прикреплено несколько портретов Элвиса и пара аэрографических изображений индейцев и волков. Посередине — деревянный стол с отверстием, куда воткнут флагшток с американским флагом, а на нейлоновой стене палатки растяжка с мудрым изречением:

Вовремя сказано доброе слово — и жизнь твоя начинается снова.

Корзинка бигля у самых дверей. Петер подошел поближе, и песик заскулил.

Я знаю, что ты собираешься меня ударить, но, пожалуйста, не надо.

Страх провоцирует. Человек испытывает неодолимую потребность стать тем, за кого его принимают. Петер и в самом деле испытал желание пнуть собачонку, чтобы перестала скулить. Но вместо этого присел на корточки и протянул руку.

— Не бойся, я не опасный.

Песик положил голову на лапы и посмотрел на него исподлобья, снизу вверх — так умеют смотреть только собаки с длинными ушами.

Кончатся припасы, и мы сожрем эту псину.

Петер потряс головой и резко встал.

Что у него с мозгами? Надо выбираться из этого проклятого места, и как можно скорее. Пока не поздно.

Он постучал в дверь шикарного кемпера. Прошло несколько секунд, прежде чем дом на колесах слегка качнулся и послышались тяжелые шаги.

Петер сунул руки в карманы, нащупал конфетную обертку и прокашлялся. Дверь открылась.

На пороге появился пожилой, лет семидесяти, голый до пояса человек, лысый как колено. Отсутствие волос на голове с лихвой компенсировалось буйной седой растительностью на груди. Свисающий живот наполовину закрывает красно-белые полосатые трусы. Странные, немного выпуклые, напряженно-внимательные глаза, глаза одновременно и дичи, и охотника.

Увидев Петера, старик просиял.

— Глядите-ка! Какие люди с утра пораньше!

— Ну да, ну да… — Петер опустил глаза.

Накануне Дональд явился к ним без приглашения, чтобы обсудить штрафной удар в матче с Болгарией в 2005-м. Он был убежден, что Петер недоиграл в сборной, и методично перечислял причины. «Несправедливо!» — кричал он и вспоминал игровые моменты, которые Петер и сам не помнил.

Петеру было приятно. Он пару раз подливал Дональду грог, слыша за спиной многозначительные вздохи Изабеллы. Рассказал пару историй из самого веселого периода в его жизни, когда играл в «Лацио». Дональд жадно слушал, восхищенно щелкал пальцами и хохотал. Петер купался в лучах собственной славы, наслаждался — и в то же время ему почему-то было очень стыдно…

Дональд просидел довольно долго. Наконец встал, бросил через плечо: «Ариведерчи, маэстро!» — и, покачиваясь, отправился домой.

Изабелла тут же назвала Петера «самым жалким типом из всех, кого она когда-либо встречала» и напомнила, как он просадил большую часть итальянских миллионов: решил открыть сеть ресторанов, но из этого ничего не вышло, не хватило знаний и напора. И так далее, и тому подобное. Обычный вечер. Он слушал ее упреки молча, полузакрыв глаза.

— Чем могу служить?

Дональд вышел из дверей и оперся на косяк, Петеру пришлось посторониться, чтобы пропустить его живот.

— Кое-что произошло. Трудно объяснить… лучше сам посмотри… — Он помедлил и по американскому обычаю закончил фразу именем: — Дональд.

Дональд огляделся. Цветы на месте. Стол с флагом стоит, как стоял, бигль косится из корзинки.

— Что ты имеешь в виду, Петер? Что произошло?

Петер жестом пригласил его выйти из палатки.

— Ты должен сам посмотреть. Иначе не поверишь.

Он дождался, пока Дональд откинет полог, двинулся к следующему кемперу и услышал за спиной ошеломленный, с присвистом вдох и нечто вроде holy shit…

Эмиль спустился с антресолей и залез на кровать к родителям.

— Сколько до него километров? — спросил он, стоя на коленях и показывая в окно.

— Ты имеешь в виду — до горизонта?

— Ну да.

— Километров пять. Так в книгах пишут.

Эмиль кивнул, словно отец подтвердил его мысль.

— А может, за ним и нет ничего.