Йон Линдквист - Химмельстранд. Место первое [Литрес]

– Любимый мой мальчик… ничего страшного. Мне только нужно знать, где он. Я хочу сказать, что…

Два события произошли почти одновременно. Крик Стефана «Послушайте!», и буквально через полсекунды – пронзительный крик Эмиля. Мальчик закрыл руками уши и кричал с таким безнадежным отчаянием, что у Карины заболело и опустилось в живот сердце.

Детский крик – конечно же, Эмиль. Изабелла точно знает, что не Молли. Молли не кричит и не плачет. Никогда. Словно в первые два года жизни она израсходовала весь запас криков и слез.

Сама Изабелла была очень послушным ребенком. Аккуратным, как говорила ее мама. Очень аккуратный ребенок, очень легкий, очень управляемый. Ребенок, которого не страшно брать с собой на любой званый вечер.

Она поплотнее обхватила плечи, чтобы не рассыпаться на куски. Надо немедленно найти что-то сладкое. Холодный пот, судороги в желудке. Через минуту приступ пройдет, чтобы через час-полтора повториться вновь, только еще хуже. Потом опять пауза, короче, а потом… потом будет совсем плохо.

Она ходит кругами между кемперами, и отовсюду чудятся запахи. Будто люди сидят там и трясутся над своими запасами конфет, пирожных и шоколада.

Изабелла несколько раз глубоко вздохнула, чтобы выветрились последние следы кондитерских ароматов. Стало получше. Теперь она чувствовала себя почти нормально.

Подошла к кемперу фермеров. Те стояли на коленях и копали землю садовыми лопатками. Настолько увлеченно, что ее даже не заметили. Она тихо кашлянула. Оба подняли головы одновременно. Изабелле не потребовалось никаких усилий, чтобы изобразить самую лучезарную из своих улыбок – фермеры выглядели очень смешно.

– Добрый день, – сказала она. – Чем занимаетесь?

Леннарт и Улоф поглядели друг на друга, будто их застали за каким-то тайным занятием и ни один из них не вправе раскрыть секрет, не получив согласие другого.

– Э-э-э… – сказал Улоф и показал на стоящий рядом горшочек с каким-то растением. – Вот… пробуем посадить что-нибудь.

– Значит, будет еще больше цветов… – Изабелла продолжала улыбаться.

– Не только… – кивнул Улоф. – Цветы-то, конечно, да, но и кое-что другое.

Продолжая улыбаться, Изабелла приняла соблазнительную позу, стрельнула глазами – никакой реакции. Уж она-то знает, достигла она цели или не достигла, знает, когда мужчина готов плюнуть на все, лишь бы ее потрогать. В ее архиве немало таких прямых попаданий. А со второго или третьего выстрела… она не помнит случая, чтобы она промазала.

Но не в этот раз. Что это означает?

Одно из двух.

В ее профессии полно геев. Придурковатые кутюрье, фотографы в коже с ног до головы – и весь спектр между ними. Она повидала всяких. Но мысль, что Леннарт и Улоф – гомосексуальная пара, превосходит ее фантазию. Значит, они не гомосексуалы, а асексуалы . Уже не испытывают подобных чувств. Или никогда не испытывали.

– У вас не найдется чего-нибудь сладкого?

Опять посмотрели друг на друга. Слова не могут сказать, чтобы не переглянуться.

– Нет, – сказал Леннарт. – Чего нет, того нет.

Изабелла заметила, что Улоф отвел глаза и потупился, сделал вид, что рассматривает растение в горшочке. Она пристально посмотрела в глаза Леннарту – даже не моргнул. Смотрит на нее как на не особо интересную деталь окружающей обстановки. Настолько разозлилась, что едва не скомандовала: «Тащи сюда конфеты, старый говнюк!» Но удержалась. Сделала презрительную гримасу, отвернулась и пошла к своему кемперу. Услышала, как они шепчутся за спиной.

И только в этот момент до нее дошло. Эти лапотники что-то сажают . Что это значит? Опасаются, что мы здесь проторчим так долго, что они успеют снять урожай ?

Ну нет. Родебье должен дать ответ агентству сегодня, и шансы Изабеллы получить работу с демонстрацией новой коллекции очень велики. К тому же у фотографа ограничено время, значит, пахать придется днем и ночью. Если Изабелла промедлит с ответом, работа уйдет к другой модели.

Такого допустить нельзя.

– Черт, черт. Черт, мать его…

Огляделась и увидела Петера. Он стоял в поле метрах в пятидесяти от нее с битой в руке. Неподвижно, как статуя, воздвигнутая в честь тотального идиотизма.

Опять начали дрожать руки. Она плюнула в сердцах и направилась к мужу.

– Какого хрена ты тут делаешь?

Петер медленно обернулся. Изабелла смотрит не на него – на биту. На красивых губах – саркастическая усмешка. Он повернул биту в руках. До Изабеллы, похоже, никак не дойдет, что поле не имеет конца. Они оказались лицом к лицу с бесконечностью.