Йон Линдквист - Химмельстранд. Место первое [Литрес]

Дональд прокашлялся, выпрямил спину и вышел из палатки.

Первой он увидел Изабеллу – она, держа за руку Молли, направлялась к своему кемперу. Покосился на ее покачивающийся зад… промелькнувшая мысль об изнасиловании быстро сменилась желанием снять с нее штаны и выпороть как следует, чтобы на этой модельной жопке вспухли розовые рубцы…

Стоп!

Он мрачно посмотрел на столпившихся у машины товарищей по несчастью. Петер, как ему показалось, не в себе – машет руками, что-то лепечет, а остальные качают головами. Пора брать дело в свои руки.

– И как там? – спросил он Петера.

Петер посмотрел на него непонимающе. Вместо него ответил приказчик из ICA :

– Очевидно, почувствовал какой-то дым… И еще: Петер видел человека.

– Вот как… а что еще?

– Ничего.

– Откуда дым? Что за человек? Петер? Ты выяснил, Петер?

Петер провел рукой по крыше своего элегантного джипа, будто стер невидимую пыль.

– Нет, – сказал он, глядя в глаза Дональду.

– Но… какого черта? Почему?

Пыль не стиралась – Петер продолжал гладить полированный кузов.

– Не знаю…

Дональд покачал головой, даже не стараясь скрыть разочарование. Он-то рассчитывал найти в Петере союзника, человека, умеющего решать проблемы. А тот лепечет какую-то чушь, будто из него воздух выпустили.

Он обнял Петера за плечи.

– Пошли прополощем горло, Петер, там и поговорим. Пока пиво холодное.

Леннарт и Улоф, вернувшись в свой прицеп, первым делом решили убедиться, не локальный ли это феномен – работающее радио в палатке у Дональда. Нет, не локальный – из потертого старенького «Люксора» исправно полились звуки любимого лота Улофа – «Так начинается любовь». Агнета Фельтскуг и Бьорн Ульвеус.

Леннарт уселся на диванчик и весело посмотрел на Улофа – тот закрыл дверь и начал раскачиваться в такт музыке. Леннарту песня тоже нравилась, но на его вкус в ней многовато романтики .

Улоф взял Леннарта за руку, поднял с дивана и открыл объятия – кавалеры приглашают дам.

– Самый простой из простейших – фокстрот.

Он продемонстрировал несколько па, и прицеп закачался.

Леннарт сделал шаг вправо, потом шаг влево, отвел руки Улофа, попятился и наткнулся задом на кухонный столик.

– Я не танцую. Не умею.

Улоф посмотрел на него, будто не понял.

– Как это?

– Так это. Не умею, и все.

– Ясное дело, умеешь. Все умеют.

– Все умеют, а я не умею.

Леннарт решительно сел на диван и посмотрел в окно. Смотреть было не на что, однообразное зеленое поле, а он смотрел, и довольно долго. Улоф выключил приемник, подошел, сел рядом и положил ладонь ему на предплечье.

– Слушай, тут такое дело…

– Ну?

Леннарт покосился на Улофа. Тот по-собачьи склонил голову набок. Взгляд беспокойный и виноватый.

– Что… чересчур интимно? Танцевать, что ли, чересчур интимно?

– Ну нет… или… вообще-то да… наверное.

Улоф убрал руку и уставился в стол.

– Мы же спим вместе.

– Да. Спим. Но это другое дело.

– Другое, да. Я знаю. Ты, наверное, прав… – Он почесал в голове. – Ну, прости. Песня такая… нашло на меня.

– Что тут извиняться? Я, может, тоже хотел бы… ну и все такое.

– А ты и вправду танцевать не умеешь? – спросил Улоф после долгой паузы. – Никогда не учился?

– Нет… Меня тошнило от этих уроков.

– А меня мать научила. Лет, наверное, в четырнадцать-пятнадцать.

– Да… моя-то мать в балерины не годилась, если ты помнишь…

– Еще бы не помню. Ясное дело, помню.

Леннарт помрачнел, и Улоф пожалел, что ляпнул про мать. Надо было подумать… Маму Леннарта лягнула лошадь, и Улоф прекрасно ее помнил: рано постаревшая, прихрамывающая женщина с палочкой.

Не надо было вообще затевать этот разговор. Теперь-то все встало на свои места – он вспомнил. Когда он с Ингелой и Леннарт с Агнетой ходили на танцы, Агнета всегда танцевала с другими кавалерами. Леннарт ссылался то на спину, то на колени и сидел в баре. Улоф думал – из-за застенчивости.

– Ну что, – сказал он, меняя тему. – Пойдем попробуем нашу штуковину?

Леннарт кивнул.

Улоф двинулся к двери и почувствовал на плече руку Леннарта. Он обернулся.

Леннарт погладил его по щеке.

– Извини.

– Не за что извиняться. – Улоф прижал руку Леннарта к щеке и улыбнулся. – Как есть, так есть. Плохо, что ли?