Йон Линдквист - Химмельстранд. Место первое [Литрес]

– Что ж, стреляй. Я никуда не поеду.

Он положил палец на спусковой крючок. Майвор поняла, что дело может кончиться плохо. Дональд не соображает, что делает.

– Дональд! – крикнула она.

Он обернулся.

– От меня все равно толку мало, – она постаралась, чтобы улыбка вышла как можно более непринужденной. – Я останусь и помогу тебе.

Дональд опустил винтовку. Кто знает – может, ей удалось отвлечь его внимание. А может, просто не смог выстрелить в безоружную женщину. Или и в самом деле ему хочется, чтобы Майвор была рядом.

– Ну-ну, – хмыкнул он. – Но остальные едут.

Майвор незаметно подмигнула Карине – не волнуйся, я позабочусь о мальчике, пока тебя нет. Поезжай.

Карина несколько секунд постояла в нерешительности, потом кивнула и пошла к машине.

Дональд тяжело опустился на раскладной стульчик и положил винтовку на колени. Посмотрел, прищурившись, как захлопнулись дверцы старого «вольво», пробормотал что-то про себя и заметил в нескольких метрах от него Майвор.

– Что ты стоишь как идиотка? Принеси пива.

Леннарт уже взялся за ключ зажигания и замер: послышался звук мотора.

Никто не успел и слова сказать, как в лагерь въехал «чероки» Дональда с Петером за рулем. Петер остановил машину и выскочил.

– Нам надо уезжать! Немедленно! – Он побежал к своей «тойоте» прицепить кемпер и даже не заметил, как Дональд встал со стула и поднял винтовку к плечу. Майвор слишком хорошо знала Дональда, чтобы даже со спины понять, что он улыбается. Широкая, ничего хорошего не сулящая улыбка.

– Стой и не шевелись, Петер. Ты у меня на мушке. Подними руки, чтобы я их видел.

Тренеры всегда отмечали способность Петера мгновенно, за десятую долю секунды, принимать решения. Он был не из тех, кто долго вертится с мячом, делает ложные замахи, прикидывает и никак не может решить, кому же дать пас. Лучше уж сделать что-то неожиданное, сыграть наудачу, не дать противнику время перестроиться.

Он услышал голос Дональда за спиной и понял, что тот не шутит. Понял, что в руках у Дональда винтовка. Не поворачивая головы, поднял руки. Пусть Дональд думает, что он сдается. Мгновенно прикинул расстояние – броситься на землю и перекатиться на другую сторону вагончика. Поднял голову и замер. На него смотрят четверо. Нет, не четверо – четыре варианта одного и того же человека. И среди них – самая жуткая версия, образ, который он никогда не видел наяву. Только во сне.

– Папа… – прошептал он помертвевшими губами.

Когда отец вышел из тюрьмы, оказалось, что у женщины, которую он избивал и из-за которой сел в тюрьму, большая и, мягко говоря, не особенно миролюбивая родня. Они посчитали, что тюремный срок – слишком мягкое наказание для негодяя, издевавшегося над их родственницей.

Нет, они решили, что такого мерзавца надо отволочь в лес, привязать голым к дереву, порезать секатором, кастрировать тем же секатором и оставить истекать кровью.

Таково было их намерение. И они привели его в исполнение. Когда отца нашли, звери уже потрудились над трупом, а орган, ответственный за появление Петера в этом мире, так и не нашли. Не было никаких сомнений, чьих рук дело, но технических доказательств не было, к тому же вся родня позаботилась обеспечить себя непробиваемым алиби. Преступники, зверски пытавшие и убившие отца, остались неизвестными.

В этом месте Бога нет. Это-то Петер уже знал. И отсюда напрашивался вывод: единственное место, где Бога нет, – ад. Значит, мы в аду. Но мысль эта казалась смехотворной. Четыре семьи из одного кемпинга оказались ни с того ни с сего обречены на вечные муки? И два ребенка? Никакой логикой не объяснить. Чушь собачья.

Но когда он смотрел на четыре фигуры, на внезапно размножившегося отца, предположение выглядело не таким уж глупым. За всю свою жизнь он встретил только одного человека, который заслужил после смерти оказаться в аду. Это его отец. И вот он перед ним – в четырех ипостасях.

Один – пьяный подонок, истязавший и чуть не убивший мать. Другой – тот, что разгромил их кемпер, и они с матерью чудом остались живы. Третий – из раннего детства, когда алкоголь еще не стал основным смыслом и мотивом всех его поступков. И четвертый образ, тот, что заставил Петера промедлить с уходом из-под прицела винтовки Дональда, – изуродованное тело в лесу. Петер никогда его не видел, но то и дело рисовал в воображении эту жуткую картину. Помимо воли.

Обнаженное тело с разрезанным в страшную улыбку ртом, еще восемь – десять кошмарных, грязных ран по всему телу, с отрезанным половым органом. Обескровленный труп, в противоестественном для трупа вертикальном положении. Стоит на двух ногах и смотрит на Петера.