Клайв Баркер - Алые песнопения [litres]

Он подставил руки под алые ручейки, однако кровь текла медленно, неподобающе медленно, и он впился ногтями в участки на своей груди, где виднелись освежеванные мускулы, – в раны, которым не позволяли затянуться щепетильным скоблением их поверхности. Затем киновит отвернул обрывки кожи и плоти, снял с пояса два ножа с короткими лезвиями (эти инструменты он берёг для тщательной работы над особо непокорными личностями) и впервые за всё своё существование использовал их на себе: лезвием в форме крюка он резал вены, прямой же клинок просто загонял в кости с мускулами, тянул его вверх, затем выдергивал и наносил себе новый порез. Кровь хлынула из его тела; из вен било ключом. Киновит поднял алые кулаки и грохнул ими о дверь – так же, как и в первый раз. Кровь запустила новое, сверхбыстрое сканирование строчек с крохотными иероглифами, и казалось, что они все горят.

Однако Жрец Ада не стал любоваться этим откликом. Питаемый гневом, он безостановочно бил по двери – кровь брызгала из его груди, орошая его руки, а демон всё колотил по упёртому дереву. А затем послышался звук, подобный шороху разом ожившей тысячи подшипников.

Внезапно киновит остановился и впервые заметил, что огненные глифы начали двигаться и вращались, а их свечение разгоралось всё ярче. Он глянул вниз и увидел, что алые лужи у его ног тоже пришли в движение: вопреки законам гравитации, кровь вытягивалась в ручьи и тянулась к двери. От нижнего правого угла и справа налево нечитаемый текст воспламенился: глифы вспыхивали белым полымем и перегорали – один за другим, пока не испепелялась целая строка, и огонь бежал дальше, справа налево, снова и снова. Скорость всё нарастала, и третья строчка сгорела в два раза быстрей первой, а шестая – вдвое быстрее третьей.

Дверь отворялась.

Демон знал, что ещё полминуты, и ему откроются покои Люцифера. Он уже чувствовал, как его лицо и тело омывают волны холодного воздуха. Носовые пазухи пронзил горький аромат. Киновит задумался, не огласить ли своё присутствие, но в голову ему не приходило ничего достойного столь судьбоносной минуты, и он решил не сотрясать воздух зря. Жрец Ада не сомневался, что силы, ждавшие его внутри, и так всё знали о визитёре. Он решил, что лучше сохранить уважительное молчание и говорить, только если к нему обратятся.

Вспыхнула и погасла последняя строчка, и дверь отворилась полностью. Киновит ждал, затаив дыхание, рассчитывая на приглашение войти, но в ответ не слышалось ни звука. Спустя какое-то время демон взял инициативу на себя, переступил порог и вошел в зал.

Первым делом он заметил, что источники света находились у пола: из вмонтированных в мрамор невидимых подсвечников вырывались тысячи огоньков высотой в палец, и все они горели могильным холодом. Их свет иллюминировал зал, который ничем не напоминал ни выспренный фасад собора, ни преисполненный недоделанными вещами интерьер.

Жрец увидел, что в ширину это помещение было почти таким же, как и сам собор. Глубина же его являлась полной загадкой. Пространство занимали поршни со шкивами да цилиндры с коленчатыми валами, и вся эта машинерия громоздилась под потолком в сложных, гудящих соцветиях, спускавшихся вниз к механизмам, некогда пребывавшим в исступлённом движении. Это оборудование размещалось вокруг в порядке, подобном византийским узорам, и блокировали поле зрения киновита – он не мог определить истинный размер зала.

Детали всё еще сияли чистотой – так, словно их регулярно начищали. Однако следов недавнего использования устройств не находилось. Поршни были отполированы, но не смазаны, а пол под таинственными, опутанными трубами механизмами, – сух. Мрамор не пятнала ни единая капля жидкости, которая могла бы просочиться сквозь неплотно завинченное сочленение или же через трещину в одном из резервуаров из стекла и железа (каждый был размером со свернувшегося калачиком человека) – эти сосуды являлись частью конструкции нескольких механизмов и казались элементами некой древней астролябии. Вместе они напоминали мёрзлых спутников мёртвого солнца.

Для Жреца Ада их назначение было таким же непостижимым, как и строчки иероглифов на двери. Но не ему в этом разбираться. Он просто шел вперед, продвигаясь от меньших деталей к большим – киновит решил, что раз механизмы увеличиваются, возрастает и их значимость. Этот принцип таил в себе лишь одну проблему: чем дальше он отходил от дверей, чем ближе (по его мнению) он подбирался к создателю этой молчаливой машинерии, тем чаще ему попадались механизмы столь огромные, что их громады полностью перекрывали ему ход – пять раз ему приходилось искать обход, и когда лаз обнаруживался, демон значительно отклонялся от намеченного маршрута. Киновит понял, что попал в лабиринт и накрепко запутался в его хитросплетении. Но об обратной дороге он даже не помышлял – позади не осталось ни витальности, ни удовольствия, способных прельстить его своим вкусом. Всю свою жизнь он шел к этому лабиринту и существу, которое ждало его в сердцевине собора.