Сергей Бабернов - Гуло - Цена мести

Если бы находились где-то в другом месте, я бы искренне удивился. Как, например понимать следующее: мы делаем с десяток шагов в направлении (по нашему мнению) источника звука — мелодия почти затихает. Но стоит отступить в сторону музыка звучит снова. На этот раз гораздо громче чем раньше. Блин, насколько же болезненное воображение у человека спланировавшего здание. В иной ситуации, я, наверное, даже бы восхитился этим гением от архитектуры. Однако, в данный момент, когда я испытывал всю «прелесть» геометрических извращений на себе, никаких слов в адрес безумца, кроме бранных, у меня не находилось.

Не знаю насколько мы далеко мы продвинулись, но музыка звучала всё громче и громче. Похоже мы нащупали верную тропку. Однако, здесь нас поджидала другая неприятность. Проход начал сужаться. Стены едва заметно сближались, а потолок опускался. Уже через полтора десятка шагов мы едва протискивались вперёд. Музыка преодолела тот порог звукового барьера, когда вместо эстетического удовольствия, она, просто-напросто, начинает раздражать. Если, проход станет ещё уже, а музыка громче, нам, волей-неволей, придётся отступить и начать поиски другого прохода. Перспектива, которую радужной не назовёшь.

Не знаю кто над нами сжалился — рай, ад, или Древние Боги, но впереди забрезжил свет. Если мы не застрянем и не оглохнем, то, вполне возможно, нас скоро ожидает выход в новое помещение. Надеюсь, более просторное, чем сейчас. Про музыку говорить не проходилось. Она грохотала, подобно майскому грому, горной лавине и Ниагарскому водопаду, запущенными одновременно.

Если бы за мной не шла Кристина, я бы наверняка поддался искушению рвануть вперёд. Меня бы не удержали бы ни узкие стены, ни, заставляющий сгибаться в три погибели, потолок. Однако, сейчас, в отсутствии Константина, я должен вести себя так же спокойно и хладнокровно как и он. Именно потому, отогнав прочь эмоции, я продолжал двигаться, так называемым, «утиным» шагом. В принципе, даже такое передвижение, неумолимо приближало нас к проходу и к шагу в неизвестность. Уточню — пугающую неизвестность.

После тусклых лампочек подземелья, свет в проходе казался необычайно ярким. А может и не казался? Мы же не из кромешной тьмы выходили. Ну не должны, по моему мнению, так слезиться и болеть глаза от обычного освещения. Ни от дневного, ни от электрического. К тому же, если учесть, что Стефан из рода мёртвых вампиров, то ни о каком дневном свете вообще речи быть не может.

— Гуло, какой-то это странный свет, — Кристина в очередной раз озвучила мои мысли. — Неестественный.

— Сейчас посмотрим, — ответил я.

— Если не ослепнем, — буркнула девушка.

— Можешь вернуться.

— Ещё чего.

— Тогда вперёд.

Ещё несколько метров в положении эмбриона и я, наконец, смог разогнуться. В первое мгновение я невольно зажмурился, а когда решился открыть глаза, в первые секунды практически ничего не увидел. Я до сих пор не могу понять, что за источник света использовал Стефан. Он (свет) был не сказать чтобы ярким, но настолько чётко высвечивал все уголки помещения, контуры предметов и их тени, что от этого становилось больно глазам. Князь стоял неподалёку и я мог без труда разглядеть каждую морщинку на его лице, каждую нитку в одежде. От этого становилось некомфортно.

— Всё не успокоишься? — вампир ухмыльнулся. — А ведь мог бы жить. Дружок-то твой где застрял?

— Здесь нет дружков, чёртов кровосос! — Кристина вылезла из туннеля, сжимая в руках рогатку. — Здесь подруга! И поверь, тебе от этого легче не будет!

Стефан расхохотался. Искренне так, почти как живой.

Если бы я не знал князя, то принял бы его смех за пустую браваду. Типа того, что загнанный в угол злодей, пытается сохранить хорошую мину при плохой игре. Однако, я прекрасно понимал, и, если он смеялся, значит для этого был повод. Нам нужно было сделать ход, прежде, чем Стефан пустит в дело свои козыри. Вот только в каком рукаве он эти самые козыри припрятал?

Судя по болезненной гримаске на лице Кристины, латексные перчатки оказались не лучшей защитой от освящённых шариков. Заметив мой взгляд девушка улыбнулась. Блин, я готов был расцеловать её и не обижаться (ну, хотя бы, в течении месяца) на не всегда «толерантные» шутки. Первое серьёзное задание и такая самоотдача, такая готовность к самопожертвованию! Что это? Девичий романтизм? Юношеский максимализм? Преданность любимому делу?

— Зверёныш, — Стефан едва не рыдал от смеха, даже пару раз смахнул фальшивую слезу, — за тебя опять девчонка заступается?! Ой, не могу! Это какая по счёту?! Рыженькая, что вас так тянет защищать нашего героя? Сексуальное влечение? А может материнский инстинкт? Ответь, уважь старика.