Сергей Бабернов - Гуло - Цена мести

Колбаса вязла на зубах, падала в желудок и не приносила никакого удовольствия. Он дожёвывал второй батон, но не чувствовал и тени удовлетворения. Разве эта, неизвестно из чего сварганенная, розовая жвачка способна заменить вкус настоящего мяса и крови? Кому-то и способна. Только не ему. Он жевал колбасу и вспоминал свой первый раз. Первый раз, когда вкусил человеческой плоти. Его мама оказалась очень вкусной. Почему эти странные люди не хотели его слушать? Зачем обзывались маньяком и извращенцем? Зачем увезли в какой-то непонятный дом и закрыли в тесной комнате? Зачем давали какие-то подозрительные таблетки? Он помнил, как мама строго настрого запретили ему глотать всякие непонятные штучки. В том числе и таблетки. От них может быть очень плохо. Примерно так, как когда он приворовывал со стола недоеденные мамой и её очередным гостем колбасу, сыр, консервы. Допивал обжигавшую внутренности, поднимавшую настроение жидкость из оставленных бутылок. Сначала было хорошо, а на утро жутко болела голова, тошнило и ещё приходилось слушать упрёки мамы.

Странные люди называли его убийцей. Но это не было правдой. Он знал, что убийца это плохо. Он ведь не делал маме ничего плохого. Он любил маму, но очень хотел стать сильным. Мама, конечно, часто ругала его, иногда била, называла выродком (очень нехорошее слово), но он её любил всё равно. Он любил её даже тогда, когда приходящий в их тесную комнату очередной незнакомец, скаля зубы, обещал, что трахнет его, как только разделается со шлюхой-мамашей. Он не понимал смысла странных слов, но на всякий случай прятался в шкаф и оттуда наблюдал, как мама и незнакомец пьют обжигающую жидкость (теперь он знал, что она называется водкой), а потом идут к старой скрипучей кровати и там, абсолютно голыми, занимаются чем-то непонятным, похожим на борьбу. При этом они громко пыхтели, стонали, и выкрикивали нехорошие слова. Потом незнакомец оставлял деньги и уходил, а мама, если не засыпала сразу, то долго пила водку, срываясь то на слёзы, то на ругань. В такие минуты она пугала его больше, чем скалящиеся незнакомцы с их странными обещаниями. Он прятался в шкафу, пока мама не успокаивалась. Но он всё равно любил её.

По утрам, мама, если в бутылках не оставалось водки, становилась особенно невыносимой — она, на чём свет кляла собственную жизнь, поминала нехорошими словами его отца, а его самого щедро одаривала подзатыльниками, щипками и тычками. Он терпел. В конце концов, дрожащей рукой, она отсчитывала из полученных от незнакомца денег несколько купюр и посылала в магазин за водкой для себя и жратвой (так она говорила) для него. Выпив, мама становилась добрее. Зуботычины сменялись слюнявыми поцелуями и задушевными разговорами. Он мало что понимал из них, но послушно кивал в знак согласия. Из этих редких похмельных часов общения с родительницей он усвоил главное. В этом мире все жрут друг друга, и кто сожрал больше, тот и самый сильный. Он очень хотел быть сильным.

Однажды, после ухода незнакомца, он подошёл к спящей матери, сказал, как он её любит, попросил прощения и всадил нож в горло. Она даже не проснулась. Потом, он несколько дней, обретал силу, отрезая от тела куски мяса и глотая их почти не разжёвывая. Он не обращал внимания ни на рой мух, ни на неприятный запах, ни, на становившимися всё более назойливыми, звонки в дверь. Он спешил стать сильным.

Потом были люди в форме, люди в белых халатах, непонятные вопросы, сменяющие друг друга тесные комнаты, опять вопросы, знакомство с Хорьком, совместный побег, незнакомый мужчина с красивыми усами, который обещал ему много мяса и крови. Человеческого мяса и человеческой крови. Сколько угодно. Столько, сколько нужно для того, чтобы сделать его самым сильным. И вот теперь, он сидит здесь, жуёт пресную колбасу и ждёт, когда усач, наконец, выполнит своё обещание. Он ждал и не мог дождаться, когда, наконец, доберётся до той красивой женщины, с которой усач познакомился недавно.

Я, как обычно, опаздывал в агентство. Чёрт бы побрал это время! Только вроде недавно зазвенел будильник, а вот пока туда-сюда, пятое-десятое, и час долой. Словно корова языком слизнула. Проглотив пару бутербродов, я залпом опрокинул чашку обжигающего кофе и выскочил из дома. Мобильник, как всегда я не взял — никак не привыкну постоянно таскать с собой эту пищащую коробочку. Часы я потерял ещё в прошлом году, а потому оставшееся на дорогу время, мог определить лишь навскидку. «Вскидка» сообщила, что нужно очень и очень поторопиться.