Бентли Литтл - Университет [litres]

– А как же мы? – спросил Джим и постучал себя в грудь. – Что будет с нами, когда все развалится?

Йен тоже еще чувствовал остатки боли в груди.

– Не знаю, – сказал он. – И мне, в общем-то, все равно. Сейчас меня гораздо больше пугает то, что Университет может сделать со мной, если останется жить, чем то, что произойдет, если Он умрет.

– Ты прав. – Бакли кивнул. – Согласен на все сто, а если вы – слабаки и у вас очко играет, то проваливайте отсюда и не оборачивайтесь, потому что скоро от этого места ничего не останется.

Йен поочередно посмотрел на Фэйт, Джима, Фарука и Элинор.

– Думаю, что все мы в деле, – сказала последняя, слегка улыбнувшись. – Хотя я вместо «слабаков» использовала бы выражение «паршивые дристуны».

– Это все семантика [92] Раздел лингвистики, изучающий смысловое значение единиц языка. , – отмахнулся Бакли.

Они не стали ни с кем согласовывать свой план. Просто достали взрывчатку, заложили ее и установили таймеры на один час. А уже потом рассказали представителям власти, что сделали. Времени для взаимных обвинений уже не оставалось, его едва хватило на паническую эвакуацию всех находившихся в кампусе, прежде чем Центр исполнительных искусств исчез в восхитительном огненном фонтане шума и ярости.

Они стояли на дальней стороне Томас-авеню, за колонной машин Национальной гвардии, и ждали боль, которая так и не появилась. Йен, крепко сжимая руку Элинор, смотрел на Джима, на Бакли, на Фэйт и на Фарука и пытался найти ответ на вопрос: «Выживет ли кто-нибудь из них, или их сердца и головы разорвутся от боли?»

И ничего не произошло.

Что бы ни делало их частью Университета и ни привязывало их к Нему, исчезло, и теперь они наблюдали, совершенно невредимые, как рушились одно за другим здания. На фоне взрывов Йен услышал крики. Сначала их было много, а потом они слились в один; сначала он походил на человеческий, а потом на нечеловеческий, и Йен знал, что это прощальный крик Университета. В огне и дыму появлялись какие-то образы, какие-то свет и тени, какие-то намеки на фигуры, знакомые и незнакомые, известные и неизвестные, но он их не узнавал и не был уверен, что кто-то, кроме него, заметил их присутствие.

А потом раздалось всеобщее «у-у-у-у-у-у-ффф!», и его со всех сторон окутала волна холода, после чего все непонятные образы и звуки исчезли. Остались только обычные звуки взрывов, обычный пожар и обычные разрушения.

Откуда-то издалека доносились звуки сирен – это ехало подкрепление.

Томас-авеню была забита людьми, так же как и прилегающие к ней переулки. Вполне возможно, среди них было много зевак, но даже с этими зеваками двадцати пяти тысяч никак не набиралось.

Что же случилось с остальными студентами? И с преподавателями? И с сотрудниками?

Они погибли? Спаслись? Разошлись по домам еще до взрывов?

Йен не знал этого, но сомневался.

Он на это надеялся.

Но так не думал.

Ему хотелось узнать, сколько же всего окажется убитых.

Сама Томас-авеню сильно пострадала. Проезжая часть была вздыблена и перекорежена; разрушения коснулись многих прилегающих зданий.

Значит, Университет уже стал раскидывать свои щупальца.

Казалось, они простояли много часов, глядя на полыхающий кампус. А может быть, это действительно так и было. Эмерсон полностью потерял счет времени. Но с ним находились Элинор и все остальные, и ему было хорошо. А люди, которые погибли, – да бог с ними. Они заслужили того, чтобы…

Йен отбросил эту мысль и вновь почувствовал холод. Может быть, все еще не закончилось?

Нет. Закончилось. Он это знал. Он это чувствовал. И мысли его были вполне нормальными. Конечно, не чистыми, не добрыми, но нормальными.

Больше всего на свете ему хотелось поехать домой, лечь в кровать и проспать несколько дней подряд. Ведь сколько он уже не спит? Три дня? И вот теперь на него навалилась усталость. Йен прислонился к плечу Элинор.

– Пошли, – сказал он. – Поехали домой.

– А уже можно? – спросила Фэйт. – Разве мы не должны… спросить разрешения?

– Они знают, кто мы. И где нас найти. А сейчас они слишком заняты, чтобы думать еще и о нас. Подождем пару дней.

– А нас что, арестуют? – спросил Фарук.

Йен понял, что не знает ответа на этот вопрос. Хорроры обычно заканчивались именно на этом, на поражении сил Зла. О том, что происходило потом – обо всех последствиях и возникших проблемах, – никогда не писали. Он считал, что они свободны. Ведь все видели то же, что и они, – а в течение следующих нескольких дней станут известны новые жуткие подробности. Но с технической точки зрения они совершили поджог и акт терроризма, так что их могли привлечь за те разрушения, которые стали результатом их действий.