Макс Старк - По ту сторону изгороди

– Нет, а должен?

Антон не умел определять по выражению лица, когда ему врут, а когда говорят правду, если конечно у вруна не краснели уши и щеки, а глаза начинали бегать, словно солнечный заяц по стене. Но это обычно происходило с неопытными врунами, если же попадался матерый, закоренелый, то не один мускул, ни одно движение не выдавало его. Сашка не покраснел, чуть свел брови и отрицательно покачал головой. Если окажется, что он врет, то он из разряда профессионалов.

– Так ты не пожмешь мне руку? – задорно спросил он.

Антон еще раз заглянул в его глаза и решительно сжал ладонь.

– Откуда ты знаешь мое имя?

– Отец часто про тебя говорил, – Сашка махнул в сторону могилы.

– А мне про тебя ничего не говорил.

– Да, я знаю, – сказал он с сожалением, – он не хотел, чтобы обо мне узнала твоя мать. Ведь я мог разрушить твою семью.

Антон вновь вспомнил тот вечер, когда родители закрылись на кухне, а он прятал голову под подушкой. Это был последний вечер, когда он слышал голос отца. Тогда он и предположить не мог, что именно Сашка стал причиной криков на кухне и опухшего от слез лица матери.

– Сколько тебе лет? – спросил Антон.

– Двенадцать, на год больше чем тебе.

– А мне одиннадцать, – сказал Антон и почесал затылок, чувствуя, как жжет уши. Он мысленно бранил себя: «Дурак! Зачем это? Он ведь только что сказал тоже самое».

– А я знаю, – улыбнулся Сашка.

– Ты жил с отцом? Теперь живешь с матерью?

– Он жил с нами, после того, как ушел от вас. Мама умерла за год, до отца.

– Так ты остался один? – спросил Антон и тут же ощутил неприятное покалывание в затылке. Такие вопросы нельзя задавать, обычно от таких вопросов становится мерзко на душе. Он бы не хотел, чтобы ему задавали подобные вопросы, ведь тот, кому приходится отвечать, ощущает на душе мерзость, помноженную на сто.

– Да, в точку! До сегодняшнего дня я был один, – он все улыбался, – но теперь у меня есть ты.

Антон перевел взгляд от довольной физиономии Сашки на фотографию улыбающегося отца. Нет, Сашка не родственник и не друг Насти, он не имеет никакого отношения к ребятам со двора или школы. Антон смотрел на отца и видел улыбку Сашки, его глаза, его прищур. Ему вспомнились слова, которые отец произнес в один из последних дней, прежде чем навсегда исчезнуть. «Знай, сын, в мире нет никого ближе родни. Однажды настанет момент, когда всё будет против тебя и тогда на помощь придет родня». Так вот что имел ввиду отец, вот про кого он говорил. Но почему он не сказал прямо, что у Антона есть брат? Почему он утаил это от него? Ведь достаточно было взять клятву не рассказывать матери! Если бы Антон узнал о брате раньше, то жизнь была другой.

У Антона засвербело в горле, глаза резало. Подступали слезы, а он старался их сдержать. Он не думал о Сашке или о смерти его матери, он не жалел брата, в тот момент его не волновали чужие проблемы, он был занят своими. Он жалел себя, ругал отца, за то, что бросил его, за то, что не рассказал про брата и ненавидел мать, за то, что не удержала отца.

– От чего он умер? – спросил он тихим, вот-вот сорвавшимся от слез голосом.

– Автокатастрофа. – Сашка вздохнул и в деталях рассказал все, с момента как отец сел за руль и до момента как тот самый руль пробил ему грудную клетку. Отец свернул на объездную, его подрезал черный джип, отец обругал водителя, закурил сигарету и отпил минералку из стеклянной бутылки, а потом проехал на красный сигнал светофора, не заметив приближающегося грузовика, едущего в детский магазин на разгрузку ящиков, набитых куклами и плюшевыми медведями. Сашка рассказывал в подробностях, словно сидел в машине на соседнем кресле и видел последние минуты жизни отца собственными глазами.

«А ведь он не курил», – думал Антон, – «Я не видел отца с сигаретой, от него никогда не пахло табаком».

Руки Антона лежали на зеленой оградке, пальцы цепко сжимали тонкие прутики, словно желали свернуть. Он силился сдержать слезы, а верный способ это сделать – отвлечься на физическую боль. Указательный палец нащупал острую каплю засохшей краски и теперь Антон давил подушечкой пальца на каплю, царапал по ней. Было больно, но недостаточно, чтобы не думать об отце. Слезы наворачивались, обжигали щеки и щекотали нос. Фотография отца расплылась, задвоилась и покрылась блестящими пятнами, палец кровоточил, но уже не болел, щемило в центре груди и сжимало горло. В ушах звенело, вернее жужжало, словно в голову забралась огромная навозная муха и не могла найти выход. А может даже не одна муха, а целый рой. Назойливое жужжание не мешало слышать Сашку, он уже закончил рассказывать про автокатастрофу и теперь спрашивал почему Антон раньше не приходил на могилу отца.