Елена Арсеньева - Дом проклятых душ

Дрался с кем-то, что ли?

Впервые она заметила, что запястья и пальцы Жуки покрыты темными волосками, и тошнота подкатила к горлу, да так сильно, что Маша едва сдержала рвотный спазм.

Не время расслабляться. Сейчас Жука сделает шаг вперед, в это мгновение надо умудриться выскользнуть и…

Так, стоп, а человек, который лежит в углу? Она что, бросит его без помощи?

Эта мысль заставила Машу замешкаться, и если бы Жука сейчас вошел в комнату, она не успела бы выскользнуть, но тот всего лишь всмотрелся в полумрак-полусвет, царивший в комнате, буркнув:

– Ну что, подыхаешь? Как раздумаешь подыхать, дай знать, красавчик. Понял? Только свистни – я тут как тут.

После этих слов дверь закрылась, и Маша расслышала неспешные удаляющиеся шаги Жуки. Потом шаги стихли, и Маша перевела дыхание. И все же ей не сразу удалось отклеиться от стены, а потом пришлось подождать, пока ноги перестанут трястись.

Наконец она сдвинулась с места и доковыляла до лежащего в углу человека.

Рядом с ним стояла пластиковая бутылка с водой – руку протяни и дотянешься… У нее была свинчена крышечка – наверное, чтобы этому человеку удобнее было пить. Вот только руки его были связаны за спиной…

Связаны были и ноги, а шею перехватывала веревочная петля, привязанная к крюку, вбитому в стену. Крюк был новый, поблескивающий сталью… очень возможно, купленный и вбитый в стену нарочно для того, чтобы мучить этого связанного человека. Для того чтобы он лежал в такой вот вывернутой позе и не имел ни малейшего шанса дотянуться до воды.

Откуда-то из давних филологических лет выглянул Франсуа Вийон и его бессмертное «От жажды умираю над ручьем».

Вот уж воистину! И это сделал Жука?..

Если бы Маша сама не слышала его слова: «Ну что, подыхаешь? Как раздумаешь подыхать, дай знать, красавчик. Понял? Только свистни – я тут как тут», – она ни за что не поверила бы в такое. Но своим ушам и своим глазам не верить было нельзя…

Маша заглянула в лицо лежащего.

Это был Иван Горностай. Тот самый Иван Горностай, которого она видела во сне!

Правда, на нем не окровавленная красная рубаха, а некогда белая, грязная, но тоже со следами крови, грязные джинсы. На ногах только носки – некогда серые, теперь почерневшие от грязи. Ах да, и золотой серьги в ухе нет…

А знаешь, почему он одет иначе и почему нет серьги? Да потому что это другой Горностай! Горностай-второй! Тот, который от Ирочки сбежал!

Нет, не сбежал, а в самом деле кинулся в дом и…

И куда попал? Кто его связал? Кто избивал? Лицо в синяках и кровоподтеках.

Вспомнились ссадины на пальцах Жуки. Это что, Жука бил его? Но за что?!

Это было непостижимо уму: зачем держит в плену, зачем морит голодом и жаждой, подвергая поистине танталовым мукам и такому свирепому унижению – заставив несколько дней лежать связанным?

Запах грязного, немытого тела ударил в ноздри, а в сердце ударила жалость, которая пересилила брезгливость, – жалость, которой Маша в жизни никогда не испытывала.

Она плеснула воды в ладонь и обтерла лицо Горностая. Потом смочила его губы, и они шевельнулись. Тогда Маша поднесла к его рту горлышко бутылки, и он начал пить – жадно, взахлеб, не только губами и иссохшим ртом, но словно бы всем измученным существом своим.

Маша смотрела, как он пьет, поддерживала его голову и наклоняла бутылку так, чтобы Горностай не захлебнулся. Мысли не было ни одной, даже привычной: «Этогонеможетбыть». Вернее, только это ощущение и владело ею сейчас. Но вот в сознание снова начали пробиваться вопросы: «А все-таки – где та женщина, с которой он говорил несколько минут назад? Или это говорил не он, а тот, другой Иван Горностай? Но с кем он говорил? Под пулю его подвела Марусенька – ведьма, для которой, надо думать, изготовить приворотное зелье – плевое дело, пусть для этого даже кошку черную придется сварить заживо!.. Нет, опомнись, это другой Горностай! Пропавший Ванечка! Как он угодил в Жукины лапы? Что-то Жука хотел от него узнать, но что?!»

Можно думать тысячу лет, но так и не найти ответов на эти вопросы. И нет у Маши в запасе этой тысячи лет. Надо уходить отсюда, возвращаться на Почтовый съезд. И уводить отсюда Ивана Горностая – Ванечку.

Тот наконец оторвался от бутылки, лег, чуть повернувшись, и из-под него выскользнул… Машин «Самсунг»!

Не веря глазам, Маша подняла его, осмотрела. На кожаном футляре какие-то ровные вмятины – да это следы зубов! Но не человечьих. Какого-то животного. Собаки? Козы?! Ну да, Марусенька в образе козы проникла сюда, принесла Ивану мобильник, а потом стала ему рассказывать, как варила любовные напитки, чтобы его в свою постель залучить!