Елена Арсеньева - Дом проклятых душ

Горностай обхватил себя руками – его бил озноб.

Маша сняла с вешалки телогрейку. Ее правый карман что-то сильно оттягивало. Сунула туда руку – и не поверила глазам, увидев пистолет.

Нет, это был револьвер – вот у него барабан, заряженный семью патронами. Свободных гнезд в барабане нет. Из револьверов Маше был известен по книгам только легендарный наган – ладно, пусть это будет наган. Черный ствол, коричневая рубчатая рукоятка, около нее по металлу выгравирована звезда и цифры: 1932.

Образца 1932 года, значит.

Маша смотрела на оружие как завороженная. Впервые в жизни она держала в руках пистолет – ну ладно, револьвер. Как удобно рукоять ложится в ладонь, как легко палец скользит на спусковой крючок…

Странные звуки из-за двери. Приближающиеся шаги!

Она уже слышала эти шаги и узнала их сразу.

Опять Жука. Опять Жука! Не скрыться от него. А если…

Маша вскинула наган, навела его на дверь, ужаснулась сама себе, оглянулась испуганно – и сунула наган в карман телогрейки, а ею поспешно накрыла Горностая, причем так, чтобы карман с оружием оказался по другую сторону лавки. Следующим, столь же стремительным движением выдернула из рюкзака другой свой телефон – запасную «Нокию» – и опустила ее в другой карман телогрейки.

Отпрянула от Горностая – и вовремя! Дверь открылась…

Из дневника Василия Жукова, 1930 год

Да, искать мне ту старуху пришлось долгонько! Я бы, наверное, даже бросил, убедив себя, будто все, что со мной случилось, было лишь видением, порожденным возбужденной плотью, однако не только обмолвочка «с нами» или «с ними» заставляла меня упорствовать.

Я поначалу забыл, за многими-то впечатлениями, а потом вспомнил: ведь старуха упомянула, что это она Ивана Горностая погубила! Немедленно воскрес в памяти рассказ Тимофея про то, как полицейские приехали в Завитую «Донжу имать». Полицейский унтер-офицер Горностай шел впереди, за ним, на некотором отдалении, следовали его подчиненные. Они уже почти добрались до того дома, где обитал Донжа, как вдруг увидели на перекрестке женщину в платке. Она крикнула: «Иван Горностай!», после чего раздался выстрел.

Но это было, сколь я понимал, где-то в 30–40-х годах позапрошлого века [15] Для автора дневника это восемнадцатый век. , когда отделения полиции начали появляться в губернских городах. Старуха же рассказала мне о случившемся несколько дней назад. Удивительно ли, что я среди живых людей ее сыскать не мог!

Тогда что – получается, мне явился призрак?

Признаюсь честно: мне не раз казалось, будто я начал с ума сходить, обуреваемый целью непременно разыскать сокровище, о котором рассказал мне Тимофей Свирин. Ведь это был мой последний шанс, более того – единственный шанс выбраться из того убогого, ужасного существования, которое я влачил уже который год, к которому привыкло мое тело, но не могла привыкнуть моя душа. И надежда на этот шанс стала моей навязчивой идеей. Ну а разве сумасшествие не есть преданность некоей навязчивой идее?!

Словом, отчаявшись отыскать старуху, я начал внимательней присматриваться к козочкам. Они на первый взгляд были неразличимы, однако, привыкнув к ним и присмотревшись внимательней, я вскоре начал находить большую разницу если не во внешнем виде их, так и в повадках. Одна вечно мельтешила, суетилась, переступала с ноги на ногу, вздымала пыль копытцами и вертела хвостом. Морда у нее была лукавая и недобрая, глаза желтые. Вторая, черноглазая, имела вид угрюмый, хмурый. И хоть тоже смотрела на меня исподлобья, но во взгляде ее чудилась мне искренняя жалость.

Первая не раз норовила повторить передо мной свое пакостное представление, но я начал носить с собой большой гвоздь и как-то раз, после особенно гадкой ее выходки, постарался забить этот гвоздь в ее след немалым дрыном, чтобы потом, приковав ведьму к месту, этим же дрыном ее отвозить.

Никогда не видел такой испуганной козы! Кажется, совет старухи оказался истинной правдой. С тех пор коза меня избегала, чему я отчасти радовался, а отчасти опасался, не перегнул ли палку: ведь если это и правда Глафира, она могла меня запросто прикончить, как прикончила того парня из продразверстки. Однако постепенно у меня создалось впечатление, что либо Глафира в образе козы не может причинить мне никакого вреда, либо Марусенька (призвав на память логику, следовало признать, что вторая коза – это именно вторая сестра, тоже ведьма и, вполне возможно, та самая старуха, которая давала мне благие советы) ее сдерживала.