Дарья Бобылёва - Ночной взгляд [litres]

Все сидели, плотно сжав коленки, и тревожно смотрели в пол, будто в очереди к зубному. Анька-мелкая тоненько подвывала, а Галина Ивановна держала ее за плечо.

Потом поезд со стоном остановился, и все перешептывания вдруг стали громкими. Оля посмотрела на белые палки ламп на потолке и увидела, что они стали подмигивать чаще и сереть. Кто-то высасывал из них свет. Поезд снова сказал: «Следующая станция – Петрушкин Лог», и стало почти совсем темно. Анька-мелкая жалобно всхлипнула. Внизу, у ног, зацокало, застучало и зашелестело, Оля быстро поджала ступни под себя, но на полу ничего не было. Совсем рядом что-то вкусно зачавкало, Галина Ивановна недовольно потребовала: «Тишина в классе», и все вокруг стало совсем черным.

Галина Ивановна рассчитывала вернуться еще до обеда, но нужный поворот никак не находился. Мимо ползли зубчатым забором все те же елки, и изредка недоверчиво посматривали торчащим среди яблонь слуховым окном человечьи жилища. Даже торговки с их картонками и банками пропали.

Водитель мягко крутанул руль вправо – навстречу, прямо по дороге, шел старик в помятом темном костюме, как будто приоделся на свадьбу к родне, да и уснул при полном параде под забором у молодоженов. Старик размахивал руками и, держа прямо усохшую голову, смотрел вперед. Водитель посигналил ему, но старик не свернул на обочину, продолжая свою нелепую зарядку.

Автобус пронесся мимо него довольно быстро, и не все дети обратили внимание на пешехода. Только Кирилл, к Катиному облегчению, спрыгнул с сиденья рядом с ней, пробежал в конец салона и там, оставляя лбом на заднем стекле тонкий узор кожного сала, шепнул беззвучно:

– Деда?

Но тут же вспомнил, что прадед вторую неделю лежит в больнице, и ему там ставят клизмы, большие, как грелка. Деда тыкал в них пальцем и хихикал, а говорить ему уже было трудно.

Прошлым летом Фудзи из десятого класса – ее звали Роза, но ей так не нравилось, и она представлялась «Фудзи», протягивая затвердевшую квадратную ладонь, – так вот, прошлым летом Фудзи и ее друзья, все в свободной одежде с яркими швами, поставили в Петрушкином Логе на ночь палатку. Опробовать, потому что обещали дождь, а палатку купили по акции в длиннорядном магазине и не очень ей доверяли. Они остались недовольны. Всю ночь то в кустах, то совсем рядом с палаткой кто-то играл в мяч. Говорили, что за полем стоял цыганский табор, там потом и вправду находили картонки и одеяла, пропитанные запахом немытого человека и мочи. Фудзи рассказывала, что цыганята пришли им мешать: ходили тихо, трава не шуршала, только мячик все пружинил: прыг, прыг, прыг…

А потом в палаточной ткани, над входом, нашли круглую дырочку – будто шилом проткнули.

Света и Маша распланировали весь оставшийся день – кто к кому придет учить английский, и как они вечером пойдут гулять к фонтану. У Машиного брата и его друзей там была собственная, густо исписанная маркером лавочка, и они гоняли конкурентов, напуская на себя грозный вид. Утром Маша зашла за Светой, а Светин папа, который тоже собирался в прихожей, шаркая губкой по ботинкам, похожим на крокодильи мордочки, сказал:

– Опять дань возлагать? А учителя ваши не думают, что хватит уже?

У Маши от желудка до самой макушки поднялась жаркая волна. Ей казалось, что «иванов, родства не помнящих», которые рады бы забыть про войну и вообще жалеют, что немцы не выиграли, Галина Ивановна придумала, чтобы всем стыдно было становиться такими.

– Забыть, значит? – застынув чучелком, спросила она.

– Не забыть, – Светин папа потрепал ее по голове. – А выводы сделать. Урок выучить.

– Мы и учим, – встрепенулась Маша. – Мы помним.

– Ну, и из-за чего война началась? – прищурился папа. – Что с людьми сделали, почему они в зверей превратились?

– Гитлер на нас напал. Чтобы всех убить. И чтобы нас… не было.

Светин папа опять потрепал ее по голове, взял свою квадратную сумку и ушел.

Баба Маня через несколько лет после того, как опустел Петрушкин Лог, пасла здесь козу. То есть коза сама пришла сюда пастись, а баба Маня, стоптав ноги в красные пузыри и навзрыд матерясь, искала ее, искала и нашла тут. А звали ее тогда Манькой – и коза тоже была Манька.

Манька человеческая отлупила Маньку козью осиновой веткой, потом еще ногами, только старалась живот не задеть, оттаскала за уши, за рога и собралась волочь домой. Но тут в зудении комаров, которые ждали своей очереди после тех, что уже присосались, услышала тоненький, явственный вой. Манька всего уже перебоялась, взяла козу за рог и потащилась смотреть.