Дарья Беляева: Долбаные города [СИ]

— Всего минуту, — растеряно ответила библиотекарша, затем взглянула на часы и прижала руку к сердцу. Она, видимо, вдруг отдала себе отчет в том, что происходит, и оказалась лицом к лицу с фактом присутствия кровоточащих подростков в ее библиотеке. Там мы оказались в медицинском корпусе, а история за ужином, которую расскажет сегодня вечером моя библиотекарша, обрела сочные, жутковатые подробности.

В мире происходит столько необъяснимых вещей.

Пока боевые раны моих товарищей обрабатывали милые, молоденькие практикантки, мы с Леви сидели на белоснежной кушетке и болтали ногами. Он все еще не говорил, но легко подстраивался под ритм моих движений, и я счел это хорошим знаком. Резко пахло антисептиком, и этот запах должен был успокоить Леви. Старый добрый Леви, впрочем, уже должен был критиковать помещение за недостаточную стерильность или вентиляцию. Как раз когда Саулу вправляли вывихнутую руку, за чем я наблюдал с искренним сочувствием, Леви спросил:

— Кто я теперь?

Ответа на этот вопрос у меня не было.

— Не миллионер, не плейбой, не филантроп.

Но Леви не засмеялся. Он снова надолго замолчал. Тогда я вытащил из кармана куртки Леви таблетницу и сказал:

— Ты теперь здоровый человек.

Он покрутил ее в руках, встал, прошел к мусорному ведру, надавил на педаль, заставив его распахнуть железную пасть, но затем вернулся с таблетницей вместе.

— Подожду пока, — сказал он. — Вдруг нет.

Я, в силу странных обстоятельств, имел понятие о том, что Леви чувствует после того, как отец отдал его тело стремному богу, излечил его, чуть не убил его друга, а затем его вырубила девчонка, которая приходила к Леви в кошмарах. Это действительно был очень странный день.

Я сказал:

— В любом случае, я смог позвать тебя. Это значит, что все не так плохо.

Среди работников индустрии здравоохранения было решено позвонить нашим родителям и оставить нас здесь, пока взрослые за нами не приедут. Я не стал говорить, что один из родителей ближе, чем все тут думают, и что мы с ним едва справились. Зато я смог посмотреть на своих друзей с гордостью, потому что мне, наконец-то, пригодилась моя пачка честно заработанных денег. Она потеряла половину своего веса, но, безусловно, оно того стоило. Вирсавия бы меня поняла, ха.

— В мире все решает дипломатия, дорогой друг, — сказал я Леви. — И то, что этим лапочкам понравился Рафаэль. Даже с разбитым носом.

Леви задумчиво кивнул и ни слова больше не сказал, пока мы не вышли из медицинского корпуса. А потом он сел прямо на снег и разрыдался. Мы стояли над ним, как долбаный кружок волшебников. Я подумал: плохо дело, он не думает о том, как легко может заболеть.

— Я не хочу делать плохие вещи! Я не хочу, чтобы кто-то умер из-за меня! Не хочу! Я не хочу, чтобы он вернулся! Пожалуйста, пусть он не возвращается!

Это очень забавная штука про людей в истерике. Они все ведут себя, как дети. Мой психотерапевт еще говорит: регрессировать в детство. Я протянул Леви руку, и он ухватился за мою ладонь с отчаянием. Свободной рукой я сунул в рот сигарету и закурил.

— Его можно контролировать, — сказал я. — Пока ты не забываешь, что ты — человек.

— Сказано круто, — сказал Саул. — И выглядишь понтово.

— Спасибо, добрый друг.

Я дернул Леви к себе, Вирсавия обняла его и прошептала:

— Может расскажете, что было?

— У тебя сердце из камня, Вирсавия, — сказал я. — Но у меня тоже, поэтому я расскажу. Только, может быть, перекусим?

Всем нам хотелось убраться из Йельского университета подальше, что не делало чести родной системе образования. Мы сели на первый же автобус и отправились на самую окраину города. В случайно выбранном нами ливанском кафе Леви полил своими слезами чечевицу. Громкоголосые, смуглые люди болтали о чем-то своем на непонятном нам языке, и я думал об их стране, разодранной гражданской войной. Раньше ее называли ближневосточной Швейцарией. Это всегда очень удобно, думать о чьей-то чужой стране. Я, так опрометчиво предложивший перекусить, без настроения рвал на куски лепешку, мечтая о чизбургерном пироге. Что там говорили в каком-то мультике по похожему поводу? Глобализация — один, Макси — ноль.

— Он усыпил меня, — сказал Леви. — Еще в машине. Я уже лежал там, когда проснулся, и папа пускал себе кровь. Я увидел, как она желтеет, в смысле как будто желтизна всплывала из нее. Это очень сложно объяснить. Там внутри, он всегда там. Эта спираль двигалась, и я знал, что дышу им. Понимаете, я дышал им, и я чувствовал шевеление внутри. Они не давали мне дышать. Я думал, что, блин, умер. Мне кажется, в какой-то момент я вправду был мертв. А потом я оказался там, где…