Библиотекарша, казалось, недавно вышла из кадра какого-нибудь британского сериала: красивая, статная женщина с седым пучком в платье с отложным воротником, под которым шла жемчужная нить.
— Доброе утро, — сказал я. Мне захотелось употребить давно вышедшее в тираж умение нравиться чопорным тетенькам. В детстве я им обладал, с годами навык начал забываться. — Ожидаете наплыв туристов?
— Часика через два — всенепременно, — сказала она. Губы ее были едва-едва тронуты коралловой помадой, но, когда она улыбнулась, вдруг показались ярче. — Доброе утро, молодой человек. Я могу вам чем-то помочь?
— Да, — сказал я. — Мне нужна книга. Это официально самая банальная фраза, сказанная в этих древних стенах, да?
Она не засмеялась, но я понял, что ей хочется.
— Вы удивитесь, если узнаете, как часто ее здесь произносят, — сказала она, надевая очки в овальной оправе. — Итак, мистер…
— Тененбаум, — сказал я. Компульсивная ложь.
— Мистер Тененбаум, у вас есть читательский билет?
Я покачал головой.
— Я приехал с родителями сегодня утром. У них сейчас, знаете, одна из этих суперважных бизнес-встреч. А мне надоело сидеть в отеле, и я подумал, что поброжу по городу, посмотрю достопримечательности. А потом набрел на настоящую библиотеку. С настоящими книгами, знаете. Здесь можно посидеть в читальном зале, и все такое. История.
Он вздохнула. Я ей явно понравился, правда еще не знал, как этим воспользоваться. В любом случае, хорошо, что тетушки вроде нее мало времени проводят у телевизора и, тем более, в интернете.
— Хорошо, что эти доисторические развлечения все еще привлекают молодых людей вроде вас, мистер Тененбаум. Так какая книга вам нужна?
Я решил, что мне непременно нужно подать знак. Объявить о своем присутствии. Я закрыл глаза и подумал вдруг, что верю в Бога. В того самого, светлого, доброго, любящего Бога. И я хотел, чтобы он помог мне найти Леви.
Прости меня, Господь, что я употреблял твое имя всуе ради комического эффекта. Я люблю тебя, и людей, сотворенных тобой, пожалуйста, дай мне сделать лучше, а не хуже.
Если есть желтоглазый, голодный бог, то непременно должен быть и Бог, к которому обращаются все дети, когда понимают, что такое любовь.
Я сказал:
— «Что остается после Освенцима» Джорджо Агамбена.
Если у культистов желтоглазого бога был пароль — он непременно должен звучать именно так.
— Я сейчас посмотрю, мистер Тененбаум.
Я едва не засмеялся. Что остается после Освенцима? Я сейчас посмотрю, мистер Тененбаум. Прозвучало, как анекдот про евреев. Я поправил очки, посмотрел за тем, как пальцы библиотекарши стучат по клавиатуре. Я чувствовал, как превращаюсь в «одного милого еврейского молодого человека» для ее сегодняшних историй за ужином о том, как прошел день. Мне это нравилось. Я и забыл, как здорово быть приятным.
— Вы ведь знаете правила обращения с настоящими книгами? — улыбнулась она.
— Теоретически подготовлен. Хотя я совру, если скажу, что не волнуюсь.
— Я провожу вас в читальный зал, а затем принесу вам книгу. Если бы вы пришли хотя бы на полтора часа позже, мне совершенно некогда было бы вами заниматься.
Если бы она только знала, что у меня в кармане пистолет, и что я звезда, и что я пришел спасать моего друга от желтоглазого бога, ее история за ужином могла бы стать интереснее. Она повела меня в зал, наши шаги отдавались гулко и тревожно, вплетаясь в мелодию моего беспокойного сердца. Мы поднялись наверх, на галерею, затем спустились вниз, и я оказался в пустом и просторном зале с кожаными диванами и удобными, блестящими от лака столами. На каждом стояла маленькая лампа под зеленым стеклянным абажуром. В этом и правда что-то есть, подумал я, провести тихое, одинокое утро в библиотеке, с настоящей книжкой, сидя на диване из настоящей кожи, пока в витражное окно льется солнечный свет.
Но только как это поможет мне найти Леви?
— Я скоро вернусь, мистер Тененбаум. Обустраивайтесь.
Я остался один и понял, что понятия не имею, как действовать дальше. Искать долбаный тайный ход, нажимая на все книги подряд и надеясь, что одна из них — рычаг, как в фильмах?
Я слушал удаляющийся цокот каблучков библиотекарши, и, когда они стихли, я зашептал:
— Ты хочешь, чтобы я нашел тебя? Так подскажи мне. Мне, блин, четырнадцать. Я ничего не умею и ничего не могу! Дети — самые беззащитные члены нашего общества, мы должны учить их, разве не так? Ты ведь уже интегрировался в наше общество?
Читать дальше