Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Он сел сзади, приобняв девушку за талию. Мотоцикл взревел и покатил вдоль реки за улус, где возился со своими пчёлами старый пасечник. Маруся чувствовала широкие ладони над бёдрами и пальцы по краям живота. Ощущение близости мужских рук внезапно вытолкнуло жжение желания, поднимающегося откуда-то снизу до горла. Пасечник, как обычно, суетясь, приветствовал гостя, который, угрюмо скинув рюкзак у крыльца, прошёл в дом, молчаливый, широкий в плечах.

– Буду ближе к ночи! – крикнула Анчолу Маруся и вновь оседлала краснобёдрого «мустанга», и ещё долго колесила до свинофермы, по пастбищу и обратно через посёлок, стараясь распрямить неожиданно скрутившуюся пружину внутри…

Спортсмен, обильно подкрепившись жаренной на сале картошкой, отхрустел малосольными огурцами, допил молоко, заботливо подставленное суетливой бабкой Паштук, отрыгнул, ковыряясь в зубах спичкой, и завалился на старую, скрипучую кровать в отведённом постояльцам закутке. Сашка не расставался с измученной гитарой и, перекусив, уселся на свою, такую же скрипучую старую кровать напротив.

– Сыграл бы что-нибудь, – хмыкнул Спортсмен, перекатывая во рту спичку. – Так, чтоб душа развернулась и, сам понимаешь, свернулась.

Шурик кивнул, зажмурился, припоминая, откинул с глаз длинную тёмную чёлку, откашлялся и дал пальцам волю. Надтреснутый юношеский голосок наполнил горницу:

Аккорд оборвался, Шура поднял томно-вопрошающие глаза:

– Ну как?

– Романтик ты, Шурик, – зевнул Спортсмен. – Не звезду, а вертолёт ищем.

– А может… не вертолёт?

– Чего ещё? Золото, скажешь? – хихикнул Спортсмен.

– Возможно, – загадочно произнёс Интеллигент, но словно опомнившись, поднялся. – Пройду прогуляюсь.

– Вали, – разрешил Спортсмен и тоже прошёл на кухню.

Бабка бросила на него встревоженный взгляд. Её сморщенные, перепачканные в золе руки перебирали осколки угля в тёмном ведре.

– Печку топишь?

– Её, родную, – согласилась Паштук.

Раздумывая, чтобы ещё спросить, Спортсмен вспомнил:

– За постой платить или как?

– Уплочено, внучек. Машенька уплатила.

– Может, бабуль, дровишек наколоть?

– Надо бы – да не нужно, – отмахнулась бабка, – увакурируют, однако.

– Ничего. Вернёшься – пригодятся. Где у тебя топор?

Спортсмен колол дрова, обнажив торс. Деревяшки, высохшие за лето, расщеплялись легко, со смачным хрустом. Рядом несмело тявкал на незнакомца низкорослый пёсик на длинной цепочке. Тявкнет, присядет, высунет набок розовый язычок – Шарик, зовёт его бабка. И вправду – шарик! Вислоухий, с короткой чёрной шёрсткой, поджарый и мелколапый – не собака, недоразумение природы. Х-р-ряс-сь! Шлёп! Разлетелось полено. Чувствуя напряжение бицепсов, Спортсмен ухмылялся, смахивая со лба капельки пота. Тело так отвыкло от работы! Простой, тяжёлой и немудрёной. Что, в сущности, у него было в жизни? Беготня, мотания по красивым городам, которые не успевал рассмотреть, прыжки через скакалку и под чужую дудку? И потом: пролежалые на кровати бока в пустой и просторной, а от этого ещё более нежилой квартире? Пьяные откровения с какими-то полузабытыми школьными друзьями? Тыканье наградных кубков им в лицо? Зачем? Чтобы услышать поддельно-восхищённое прищёлкивание языком и читать сочувствие и зависть в осоловевших от водки глазах? Нафиг ему их сочувствие и восхищение с примесью брезгливости! А сами, ну чего они видели в жизни? Тот – слесарь, этот – экскаваторщик или помощник экскаватора, четвёртый – монтажник, пятый – едрит-твою-через-коромысло с личной койкой в вытрезвителе. Но было у них что-то, чего не хватало Спортсмену – определённость: твёрдая почва под ногами, семья, постоянная работа, не требующая ежесекундного анализа… Х-р-ряс-сь!

– Шарик, Шарик, тяу-ням, – вышла из избы Паштук, ткнула под нос псине месиво в чашке и вернулась в дом. Шарик, недоверчиво косясь на летящие щепки, принялся лакать и глотать.

Когда Спортсмен увидел бабку Паштук, удивился, что она совсем не изменилась. Такая же сухенькая, сморщенная, узкоглазая, с выбивающейся из-под платка сединой. Мальцом он не раз бывал в Туюзаке, лазили с пацанами в горы, ходили на ореховый промысел. Пусть Шурик осматривает новое место, Спортсмену всё здесь известно – только кинь взгляд через речку на другой берег, где от крутого склона вглубь тайги в гору тянутся заброшенные более полвека назад догнивающие бараки. В одном из них когда-то отбывал пятнашку его дед и порассказывал о своих злоключениях позже всем подряд.