Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Ленную тишь потряс вибрирующий, с присвистом лязг. Вертолёт заурчал, подёргиваясь. Так оживают доисторические чудовища, оттаяв из тысячелетних ледяных глыб. Двигатель завёлся сразу, но пока работал вхолостую. Если бы Урюк действительно разбирался в механике, он бы очень удивился по этому поводу. Дело в том, что в пробитых баках не осталось ни капли топлива. Напоминающий одновременно обнюхивающего и метившего столбик бультерьера, вертолёт дёрнулся, вспахивая носом болотную жижу, попытался рвануться назад, но безуспешно. Ликующий Урюк бестолково дёргал штурвал, восторженно наблюдая, как колышутся стрелки приборов. Сейчас полетим! Ну же! Почему не взлетаем?

– ВЕТКИ, ИДИОТ! ОСВОБОДИ ВИНТ! – гавкнул Хозяин.

Урюк кивнул, шмыгнул носом и ловко юркнул в окно, заползая по почти отвесной поверхности, словно имел при себе парочку магнитов. Оказавшись верхом на вертолёте, полуживой человек огляделся, скалясь беззубым ртом, что могло означать улыбку. Равномерный рокот напоминал урчание голодного, приготовившегося к прыжку животного. Единственной задержкой были толстые изжёванные тополиные ветви, застрявшие в винте. Одна из лопастей при аварии отломилась, другие погнулись, обвиснув, что ещё больше придавало вертолёту сходство с вислоухой собакой. Урюк отмахивался от листвы, вытягивая и распутывая ветки. Тугие и тяжёлые, они не хотели ломаться, впиваясь корой в израненное тело. На какое-то мгновение ему показалось, что это не ветки, а огромные жёлтые удавы, желающие заглотить…

– ЧЕГО КОВЫРЯЕШЬСЯ? – взвизгнул голос.

– Не могу, – выдохнул запыхавшийся Урюк, ноги соскальзывали с гладкой поверхности.

– ВОЗЬМИ ВИНТАРЬ! – Хозяин орал, взвинченный его неуклюжестью.

Урюк торопливо скатился на землю, разбив колени и плечо, в глазах лопнули пушистые круги, временно ослеп. На ощупь нашарил брошенную двустволку, подгоняемый чихающим рокотом, опять вскарабкался на вертолёт, ощущая его нетерпеливую вибрацию. В упор перестрелив удава-ветвь, упал, отброшенный отдачей, распластавшись на крыше кабины, словно обнимал вертолёт спиной. Винт протяжно заскулил, навёрстывая обороты, разрывая остатки удерживающих его тополиных веток.

– Полетим? – шепнул Урюк, поднимаясь.

В ту же секунду вращающаяся лопасть разделила его на две части, сбросив обе неровные половинки по разные стороны корпуса. Рокот двигателя взвизгнул, то наплывая, то утихая, напомнив раскатистый злобный хохот. Вертолёт качнулся и, нехотя повернувшись на запад, заскрежетал, вдавливая останки освободившего его зэка днищем в болото. Затем резко подпрыгнул огромной неуклюжей лягушкой, с грохотом подминая кусты брусники. В своё время Бортовский был прав, предсказав, что эта штука никогда не взлетит. Но есть и другие способы передвижения. Расталкивая деревья, оставляя за собой извилистый, вспаханный след разрушений, вертолёт пополз, рыча взбесившейся собакой, учуявшей запах жертв…

…Припадая, роняя спичечные столбики кедрача и ельника, выплевывая клубы дыма, огонь жался к земле, иногда вздёргиваясь ввысь, пытаясь рассмотреть близкую цель. Молчун поперхнулся дымом, закашлялся, вдыхая гарь и новогодний запах смолистых еловых лапок. Полными отчаяния глазами Маруся смотрела на него, дым коснулся и её лица, оставив чумазые разводы. Генка продолжал смеяться сквозь кашель, обнаружив, как девушка внезапно стала походить на индейца в боевой раскраске:

– Дурочка! Им пока нет до нас дела! Они не опасны. Нет голосов. Боли. Видений. Чувствуешь?

Пахан покрутил пальцем у виска. Он давно понял, что имеет дело с чокнутыми. Мертвецы и медведь, оттеснив их к огню, сгрудились вокруг слизня, как родственники, посещающие могилу, что Петру не нравилось куда больше придурков. Он тщательно высматривал просвет между дохлыми балбесами и занимающимися костром деревьями, пытаясь прикинуть возможность куда-нибудь проскользнуть, лишь бы не поджарить шкуру.

– Снимай! – Молчун набросился на девушку, стягивая с неё куртку. – В огонь побежим!

– Сгорим! – кричала Маруся, в треске рушащейся тайги она сама себя не расслышала.

Газон, державший под мышкой голову Шурика, бросил ей в слизня, тот сжался в кольцо, втягивая в скользкое тело упавший предмет. Потом в круг вступил Сыч. Бледно-жёлтая пена резко охватила его, промчавшись от ноги к затылку. Балагур, Газон и Ферапонт, беззвучно раскрывая чёрные, как жерло печи, рты, потянулись друг к другу, и Маруся заскулила, когда сплетённые руки начали слипаться, превращаясь в месиво из пальцев и когтей. Мертвецы стягивались, прирастая разными частями тела. Порозовевший червь обвил их ноги.