Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Пахан сплюнул. Знал же, что соваться не следовало. Пришьёт! Как пить дать, пришьёт. Эх, кабы подумать раньше, что и у него пистолет оказаться может? Молчун склонился над Марусей, та приходила в себя.

– Выкарабкивайся, малыш, – шепнул он, – ничего страшного.

– Кто это? Мертвец? – голос еле слышен.

– Не знаю. Леший какой-то.

Девушка подняла голову и украдкой посмотрела на рыжебородого зэка. Тут же растерянность сменилась гневом, вернув силы:

– Это он! Убийца! Бандит!

– Не стреляй, начальник! – взмолился Пахан. – Сдаюсь я! Сам! Сдаюсь!

– Ещё слово и заткнешься насовсем, – пригрозил Молчун.

Пётр вновь сплюнул. Вот и спасай людей после этого. Геннадий вспомнил рыжего главаря. Откуда он взялся? Теперь ещё с ним возись.

– Можно его шлепнуть? – умоляюще потянулась к пистолету Маруся.

– Не знаю, – Молчун пожал плечами.

Пахан открыл было рот, но вспомнив о предупреждении, сдержался.

– Это он Командира?.. – понимание в глазах девушки походило на растаявшие льдинки.

Откровенно говоря, Гена растерялся. Слишком быстро всё произошло.

– Эй, леший! Где горит – видел?

– Хата занялась, – Пахан шмыгнул носом. – Пожар, не иначе.

– Дурак! Сам знаю, что пожар. А ты чего разлеглась? Идти можешь? Сматываем удочки. Пропади всё пропадом!

– А Борис?

– Что?

– ИХ НЕЛЬЗЯ УБИТЬ! ОНО ещё здесь! – Маруся напряжённо вскочила, от резкого движения голова закружилась, она была вынуждена опереться о дерево. И хотя с утра во рту не было ни крошки, почувствовала приближение спазм. « Ты спала с монстром! Ты можешь родить монстра! Монстра Спортсменовича! » Нет!

– Уйдите, – выдавила она, перегнулась и занялась неприятной процедурой, почувствовав облегчение. Вроде бы всё нормально. Она не беременна. Просто стресс.

Молчун отправил пистолет за пояс и потянул зэка за рукав, уводя, чтобы не мешать Марусе.

– Как звать-то, леший?

– Петя.

– Ну-ну, – диалог получался заранее обречённым на абсурдность.

О чём можно разговаривать с человеком, который однажды чуть их не убил, а теперь вот неожиданно оказался спасителем? Тем более, Молчуну всё о нём известно. Пётр Степанович Смирнов, при побеге убил двоих, ещё двое в больнице. Только за это он уже не мог понравиться. А если принять в расчёт внешний вид, то и говорить не о чем. Грязный, оборванный, с разъеденным коростой носом, богатырски сложенный, Пахан не внушал уважения, а только представлял собой раздражающий источник опасности. Но выбирать не приходилось. Да и куда ему деваться? Они нужны ему, а он им нет. Значит, придётся взять с собой. Или убить. Второй вариант отпадал. Молчун никогда не собирался теперь никого убивать. Даже Командира. Поэтому почувствовал удовлетворение оттого, что «Петя» сделал это за него.

Способность ясно мыслить возвращалась. Пасека в огне. Времени мало. Что необходимо сделать в первую очередь? Проверить, как там Бортовский. Откровенно говоря, мутировавшая рука Ивана доверия не вызывала. Тогда почему он не стал монстром? Может ли он ожить? Возможно, Командир заразился давно, но по каким-то причинам болезнь – если это болезнь – не развилась так же быстро, как у остальных? Увидеть Командира было необходимо, поскольку с ним осталось всё оружие.

Затем нужно разведать ситуацию с Балагуром, не потащится ли он за ними? Не очень-то хотелось вновь пережить то, что произошло утром, когда дорогу к пасеке преградил Шурик. Потом – успеть забрать вещи, оставленные у реки. Затем – улепётывать во все лопатки. Даже можно загрузить рюкзаками зэка. Пусть попотеет. Или вообще путешествовать налегке. Останемся без вещей, зато выиграем время. Перспектива, скажем, не ахти.

– Не замочите? – в надежде скулил Пётр.

– Успокойся. Не до тебя.

– Всё в порядке, – подошла Маруся. – Ещё минут пять, и я бу-ду в форме. А этот ещё живой?

– Пойдёт с нами.

– Ты уверен? – она сплюнула горькую слюну.

– Уверен? – удивился Молчун. – Разве можно в последнее время быть в чём-то уверенным? По крайней мере, альтернатива – мертвецы. Мёртвые мёртвые и мёртвые живые. Звучит как бред, правда?

Маруся кивнула и покосилась на Петра. Тот, кажется, не владел ситуацией в полном объёме, потому что в снисходительности взгляда, направленного на Гену, было нечто недоумевающее. Так нормальные люди смотрят на идиотов, про которых думали, что они нормальные…

…Больно! Солнечный свет причинял невыразимые страдания. Напичканный кислородом воздух обжигал. Отто мог бы кричать, если бы имел рот, мог бы почесать шелушащееся тело, чтобы удержать сползающую кожу, но у него не было рук, и ног тоже не было. Единственное, чего он хотел: спрятаться, укрыться. В темень! В сырость! Туда, где пахнет трухой и гнилью, потому что нет ничего ароматнее этих запахов, и ничего уютней сырой темноты. Если бы у Отто была голова, он мог бы её повернуть. И несуществующие глаза не видели, что на выгнутой под собственной тяжестью ветке болтается пустой рюкзак с одинокой лямкой. Под рюкзаком никого не было.