Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Вскачь, резко, бурно перешёл – казалось, струны застонали:

«Песня!» – откликнулся второй, внутренний Шурик. «Песня!» – подтвердил третий, более глубокий.

Молчун, Борис и Маруся однако похлопали вяло.

– Если бы Спортсмен слышал, съязвил бы «к мамочке потянуло». А песенка нормальная, надо о тебе телесюжет потом сделать – поддержать юное дарование.

– Давайте спать, – сквозь зевок рыкнул Бортовский и сурово посмотрел на Молчуна. – Буди своего дружка, ещё простудится.

– Он в больницу просился, – вспомнила Маруся.

– Где я ему тут лазарет возьму. Найдём вертолёт, тогда… Что? Чего молчишь?

Молчун, пытавшийся растолкать Спортсмена, дёрнул того за плечо, тело перекатилось на спину. Откинувшееся одеяло обнажило перекошенное лицо. Теперь стало ясно, почему Спортсмен казался лишним – он был мёртвым среди живых.

– Он умер, – сказал Молчун. – Чёрт, он умер!

Все как-то сразу сгрудились в одну кучу так, что Марусе стало трудно дышать, и разглядывали раскрытый рот с вывалившимся набок, распухшим языком, закатившиеся под верхние веки глаза.

– Задохнулся? – спросил Балагур мрачно.

– Как? Почему? – взвизгнул Шурик.

Бортовский с облегчением смотрел на страшное лицо – одна проблема отпала сама собой. Маруся закричала и бросилась к мёртвому, обливаясь слезами, что-то бормоча про больницу. Ночь глухо рикошетила её плач, просеиваясь сквозь молчаливые чёрные деревья. Небо застыло над ними, отбросив попытку сорваться с гвоздей-звёзд. Ухнула ночная птица и притихла. Молчали и люди у костра.

Обессиленную Марусю отвели в сторожку.

– Ты ответишь за это, – дрогнул Молчун, косясь на Бортовского. – За всё ответите!

– Ответить? – сплюнул тот. – За что? Это я привёл банду? Это я его отметелил? Это я швырял гранаты? Засранцы!

– Замолчите, – потребовал Борис.

– Да кто тебе дал право?! – не унимался Иван, передразнил. – «Уничтожить зэков наша задача». Кто тебе разрешил? Кто ты здесь такой? Кто тебя послал, спрашиваю?!

Молчун резко двинул ему в зубы и подумал, что Толик давно собирался это сделать.

– Ах ты сволочь! – Бортовский поднял автомат, но остановился. Пистолет в руке афганца нацелился ему в лоб.

– Прекратите вы или нет?! – в свою очередь рассвирепел Борис. – Что дальше делать? Хоронить будем или как?

– Ну ладно, – заскрипел зубами Иван, подхватил автомат и отвёл глаза от нацеленного на него оружия. – Хороните. Хрен с вами. А я иду спать.

– Убери, – Балагур опустил сведённую не то злобой, не то судорогой желания убивать руку Молчуна. – Наделаете дел.

Молчун повиновался, сунул пистолет за пояс и ещё раз посмотрел на безжизненное тело Спортсмена.

– Как же так? Как же так? – всхлипывал Шурик, размазывая слёзы по соплям. – Глупо всё! Глупо! Понимаете?

Спортсмен умер. Внезапно, тихо. Костёр догладывал последнюю пищу из сухостоя. После выкуренной сигареты Молчун ощутил всю тяжесть случившейся беды и груз проблем с ней связанных.

– Я пошёл за лопатами, – сообщил Борис и накрыл мёртвое лицо краем одеяла. – Досталось ему сегодня.

– Подожди, – остановил его Молчун, посмотрел на потухающий костёр, хнычущего пацана. – Не справимся. Устали все. Командир прав. Завтра. Всё завтра. И по-человечески…

– А как же?.. В дом его занести надо бы. В маленькую комнату, где Маруську положить думали. Но не ляжет она… Там они…

«…убили бандита» – додумал Молчун. Но не сказал. Слишком много смертей сегодня – о ней, костлявой, даже упоминать не хотелось. Но Борис не выдержал:

– Говорил же: могилы раскапывать – примета плохая.

– Шурик! – Молчун поднялся. – Хватит ныть! Понесли его в дом.

– Не хочу! Почему я?

– А кто? Борис с раной в боку? Вставай. Понесли.

Волоча тяжёлые ноги, Сашка поймал себя на единственной правильной мысли: «Бежать!»