Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Маруся, бледная, с припухшим от слёз и переживаний лицом, робко курила рядом – механически, словно эспандер, сжимая и разжимая пустую банку из-под пива, которая благодаря этим упражнениям издавала, слепляясь, громкий, монотонный хруст. Молчун перевёл взгляд на свернувшуюся фигуру Спортсмена по ту сторону костра. Почему девчонка рядом, а не там, напротив? Её место у страдающего любимого. Почему она избегает его? Вот он – источник тревоги! Маруся жмётся к нему, Молчуну, как к гарантированной безопасности. Она тоже боится. Невидимая и нелепая нить связала их вместе. Призраки на берегу, схватка с мертвецом – не здесь ли рождение страха? И ещё – он прекрасно помнит – она неожиданно подошла, когда он ещё грязный после импровизированных похорон вместе с остальными собирался идти умываться к реке, и запинаясь, сбивчиво рассказала, как видела самовозгорающийся мотоцикл и бандита, выскочившего из воды. Только он смог бы поверить ей! Но было в этом разговоре не только желание поделиться пережитым ужасом, а предупреждение о возможной опасности. И с другой стороны – откровенность, признание в собственной неспособности всё здраво осмыслить. Она боится призраков, боится Спортсмена, ужасного после побоев. Но почему он сам тревожится, пытаясь прогнать ощущение противной внутренней дрожи, когда взгляд останавливается на спящей, как кукла, безвольной фигуре, невольно осознавая её ненужность, как непонятен пот, выступивший в холодное зимнее утро?

Маруся мяла пустую банку и вновь проигрывала в голове последний разговор со Спортсменом, стараясь понять возникшее к нему чувство брезгливости. Заглядывая в самые дальние закутки души, искала ответ. Неужели виной отвращения является его так внезапно обезображенное лицо? Неужели внешность любовника сыграла с ней такую злую шутку? Боже мой, конечно нет! Его слова, его поведение, бред, схожий с предупреждениями лисы и призраков, в которых распознавалось что-то до предела чужеродное и отталкивающее. Когда мужчины ушли умываться, она для чегото вошла в избушку, стараясь держаться подальше от оставшегося у костра Спортсмена. Когда выходила обратно – возник прямо на пороге. От внезапности едва сдержала крик.

– Не бойся, – сипнул Спортсмен, – мне немного лучше. Знаешь, такое ощущение, что в голове сидят два жука. Один маленький и настойчивый, его голос еле слышен. Но я знаю, он хочет, чтобы я играл в мяч-ч. Другой огромный и скользкий, он перекрывает маленького и чего-то требует, обещая вечную жизнь. Я боюсь их.

– Ничего. Всё пройдёт, – отворачивалась Маруся, пытаясь проскользнуть к огню между дверью и Спортсменом.

Но он стоял непоколебимой скалой, загораживая выход:

– Мне всё противно. Я устал, мне надоели эти голоса. Мне надо в больницу.

– Придёт Командир, я с ним поговорю, – пообещала Маруся и всё-таки протиснувшись, побежала к костру, обнаружив, что держит в руке нелепую картофелину. Спортсмен плёлся следом, подошёл, водрузил ей на плечи ладони, от чего девушка содрогнулась.

– Скажи Командиру. Пусть со мной пошлёт Шурика. Он меня как-нибудь доведёт. Ладно?

– Договорились, – Маруся пыталась улыбаться.

Спортсмен протянул ей ключи:

– Возьми запасной. Вернёшься, приходи ко мне домой. Советская 44–14. Запомнила? Ты будешь навещать меня в больнице?

– Куда я денусь? – девушка сумбурно подхватила ключи, сдерживая раздражение: «Ну отвяжись ты наконец! Отстань! Я не хочу тебя видеть!»

– Если застряну там надолго, – еле слышно бубнил Спортсмен, – в кубке на серванте деньги. Возьми, купи себе платье, фату…

– Да, да, конечно, – отмахивалась Маруся, мозг вопил: «Он хочет взять тебя замуж! Боже! Нет!» И тут только впервые задумалась, стараясь отыскать первопричину вспыхнувшего раздражения.

– Я посплю немного, – Спортсмен, морщась от боли, прилёг у костра, – устал, как гад. Да отстань ты! СО СВОЕЙ ВЕЧНОСТЬЮ! Я хочу спать. ВСЁ ЗНАЕШЬ? И прекрасно. Укрой, Манька, спать хочу…

Балагур отхлебнул пиво и попросил:

– Спой что-нибудь весёленькое, боевое, а то все прокисают.

– Какие тут песни? Голоса нет, – попытался открутиться Шурик.

– Пой, раз гитару взял, – потянулся Иван.

– Спой, – откликнулась Маруся.

Шурик выплюнул хабарик, почесал лоб, потрогал мозоль на ладони и плавно, отстукивая темп ногой, запел: