Томас Лиготти - Ноктуарий. Театр гротеска [сборник litres]

Но когда около десяти вечера Стюарт Куиссер вошел в клуб и увидел меня, сидящего в углу за столом перед открытым блокнотом, с чашкой мятного чая и легкой сигаретой, не дававшей больному желудку распоясаться, его это не остановило – он прошел прямо к моему столу и уселся напротив меня. Подошла официантка. Куиссер заказал белое вино, а я попросил еще одну чашку чая с мятой.

– Значит, теперь это мятный чай, – произнес он, когда девушка отошла.

– Не ожидал, что ты сюда заявишься, – сказал я в ответ.

– Как видишь, решил помириться со старой доброй алой каргой.

– Помириться? Что-то это на тебя не похоже.

– Неважно. Ты ее сегодня видел?

– Нет. Ты унизил ее на той вечеринке, и теперь она не показывается даже в своем клубе. Не знаю, в курсе ли ты, но она из тех, с кем лучше не враждовать.

– И как это понимать? – спросил он.

– Понимай вот как: ты даже не представляешь, какие у нее связи.

– Ну а ты, конечно, в курсе всего. Читал я твои рассказы. Ты – известный параноик. Так к чему ты вообще клонишь?

– Я хочу сказать, – ответил я, – что любое рукопожатие – это уже ад. Не говоря уже о прямых и унизительных оскорблениях.

– Я просто слишком много выпил.

– Ты назвал ее сумасшедшей бездарностью.

Куиссер взглянул на официантку, подоспевшую с нашими заказами, и жестом велел мне замолчать. Когда она отошла, он сказал:

– Эта официантка очень предана алой старухе? Она наверняка доложит, что я был сегодня в клубе. Хотел бы я знать, можно ли рассчитывать на нее как на посредника? Передаст ли она начальнице мои извинения?

– Оглянись. Посмотри на стены, – сказал я. Куиссер поставил стакан и огляделся вокруг.

– Да, все серьезнее, чем я думал, – признал он. – Она убрала все старые картины. А новые совсем на нее не похожи.

– Это не ее картины. Ты ее унизил.

– И, тем не менее она не завязала с этим. В последний раз, когда я ее видел, она что-то малевала на Подмостках.

Подмостками тут называли небольшую площадку в противоположном углу клуба, обрамленную четырьмя длинными панелями, на каждой – черные и золотые символы на глянцевито-красном фоне. Что только на этой сцене не происходило: тут читались стихи, ставились живые картины, разыгрывались всевозможные сценки и кукольные спектакли, демонстрировались художественные слайд-шоу, исполнялась живая музыка и так далее. Той ночью, это было во вторник, сцена тонула во мраке. Я не заметил никаких новшеств и спросил Куиссера, что, по его мнению, изменилось.

– Не могу сказать точно, но что-то должно было измениться. Может, эти черно-золотые иероглифы – или что они там есть на самом деле. Из-за них эти панели выглядят, как обложка меню китайского ресторана.

– Ты повторяешься, – заметил я.

– В смысле?

– Китайский ресторан. Ты говорил то же самое о выставке Марши Коркер месяц назад.

– Неужели? А я и забыл.

– Ты просто говоришь, что забыл, или действительно забыл? – я задал этот вопрос только из любопытства, желудок ныл так, что затевать сейчас серьезный спор было выше моих сил.

– Ну ладно, я помню, и? И, кстати, я как раз вспомнил, о чем хотел с тобой поговорить. Меня на днях осенило, и я сразу подумал о тебе и твоих… делах, – он указал на мой исписанный блокнот, лежащий на столе между нами. – Не могу поверить, что никому это не приходило в голову. Ты из тех, кто должен об этом знать. Остальным, похоже, невдомек. Давненько это было, но ты тоже не мальчик, ты должен помнить.

– Помнить что? – уточнил я.

Помолчав немного, он ответил:

– Бензозаправочные ярмарки.

И сказал он это с таким видом, будто это была коронная фраза анекдота, сказал с гордостью, словно после этого все должны были от души захохотать. Я же, судя по всему, должен был удивиться и понять, о чем речь. Не то чтобы эти слова были для меня пустым звуком, но память – такая хитрая штука. Так, по крайней мере, я ответил Куиссеру. Но по мере того, как он делился своими воспоминаниями, пытаясь всколыхнуть что-то в моей памяти, я мало-помалу стал понимать, чем были эти ярмарки на заправках и для чего их устраивали. И все это время мне приходилось делать усилие, чтобы не показать, как мне плохо, как ноет и жжет желудок. Я думал, что это, похоже, начало вирусной инфекции, если только на самом деле я не отравился, а Куиссер все болтал и, похоже, так увлекся, что совершенно не обращал внимания на мою боль.

Он утверждал, что воспоминания о бензозаправочных ярмарках были родом из раннего детства. Его семья – он вместе с родителями – летом часто отправлялась в долгие поездки, направление выбирали самое разное, наматывая километр за километром. По пути, само собой, им приходилось останавливаться на бесчисленных заправках – в мегаполисах и небольших городах, а то и в Богом забытой деревенской глуши. Именно там, как утверждал Куиссер, чаще всего они и заставали эти странные увеселительные гибриды – ярмарки при тамошних бензозаправках.