Грэм Мастертон - Маниту

Наконец я встал и молниеносно обернулся. Естественно, я ничего не увидел. Но я не мог избавиться от мысли, что кто-то или что-то еще секунду назад было здесь — кто-то мрачный и молчаливый, как монах. Громко насвистывая, я налил себе шотландского на три или четыре пальца. Если существовал какой-то «спиритус», который я полностью воспринимал, — так только этот. Резкий вкус солода и ячменя быстро вернул меня на землю.

Я решил раскинуть карты и проверить, что они могут сказать на эту тему. Из всего вздора на тему ясновидения и спиритизма лишь к Таро я питал невольное уважение. Не хочу в него верить, но каким-то образом он может точно определить, в каком состоянии вы находитесь, как бы сильно вы ни пытались это скрыть. И каждая карта пробуждает удивительное чувство, подобное воспоминанию о сне, который вы никогда не можете точно припомнить.

Я перетасовал карты и разложил их на сукне стола. Обычно я использую раскладку кельтского креста на 10 карт, так как она наилегчайшая… «Это в тебе, это ждет тебя, это под тобой, это за тобой…»

Я задал Таро один простой вопрос и согласно правилам твердо думал о нем все это время. Вопрос звучал так: «Кто говорит с Карен Тэнди?»

Выкладывая карты одну за другой, я не мог удержаться от того, чтобы не морщить брови. Со мной еще в жизни не случалось подобного — настолько необычный был расклад. Некоторые карты Таро почти никогда не открываются, а когда это случается, то бросаются в глаза сразу — настолько они особенные. Расклады большинства людей полны мелких, мало что говорящих карт или карт, указывающих на желание денег и ссору в доме — кубков, жезлов и денариев. Очень редко встречаются карты страшных катастроф, такие хотя бы, как Башня, на которой маленьких людей сбрасывает вниз зигзагообразная молния. Но ни разу мне еще не встречалась Смерть.

А на этот раз она открылась — в своем черном вооружении, на черном красноглазом коне, с кланяющимися ей жрецами и детьми. Так же открылся мне Дьявол с неприятным враждебным взглядом, бараньими рогами и голыми людьми, прикованными к его трону. Так же и Чернокнижник, перевернутый. Этой стороной карта означала врача или мага, психическую болезнь и беспокойство.

Я всматривался в эти карты почти полчаса. Что, к дьяволу, они могут значить? Может, Карен Тэнди психически больна? Возможно. Эта опухоль на затылке вполне могла повредить ей мозг. Проблема с этими проклятыми Таро состоит в том, что они никогда не дают конкретных ответов. Существует четыре или даже пять интерпретаций, и в них нужно самому просекать.

Чернокнижник? Я снова стасовал колоду и положил карту Чернокнижника как вопрос. Для этого нужно положить карту в' центр, прикрыть ее другой картой и разложить кельтский крест с самого начала. Тогда карты должны дать мне более подробную информацию, что он значит.

Я разложил девять карт, после чего перевернул десятую. Я почувствовал позывы к рвоте, и мне снова показалось, что на меня кто-то смотрит. Десятой картой был тот же Чернокнижник.

Я поднял карту, прикрывающую мою карту-вопрос. Внизу лежала Смерть. Может, я и ошибся. Все равно я был уверен, что положил сначала Чернокнижника. Я собрал карты, еще раз уверенно положил его на стол и прикрыл двумя магическими лозами, и дальше раскладывал карты, пока у меня не осталась только одна.

Но на ней ничего не было! Это была чистая карта!

Сам я, собственно, не верю в предсказание судьбы, но у меня появилось непреодолимое ощущение, что кто-то решительно велит мне не совать свой любопытный нос куда не надо.

Я посмотрел на часы. Была полночь. Самый подходящий час для духов и привидений. Самое время ложиться спать. Завтра я должен увидеть, что Карен Тэнди оставила для меня в конверте.

На следующее утро, в субботу, примерно около половины одиннадцатого вышло апельсиновое солнце, и снег на улицах начал превращаться в коричневое болото. Все еще было пронзительно холодно, и мой «кугуар» по пути в Госпиталь Сестер Иерусалимских дважды отказывал в послушании. Прохожие, закутанные в шали и плащи, сновали, заляпанные, по грязным тротуарам, словно лишенные лиц фигуры, видимые из зимнего окна.

Я остановился перед воротами и вошел в холл. В нем было тепло и элегантно. На полу лежали толстые ковры, в горшках росли пальмы, слышался приглушенный шум разговоров. Все это больше подходило к какому-нибудь отелю на модном курорте, а не убежищу для больных. За стойкой стояла молодая девушка в белом накрахмаленном фартуке и с белыми, как будто тоже накрахмаленными зубами.