Дэвид Эннендэйл - Дом ночи и цепей

- Мы не можем это игнорировать, - прошептал я.

- Это не то, что вы думаете.

- Что ты имеешь в виду?

- Жертве заплачено.

- За что?

- За то, чтобы она была жертвой.

Тервин, должно быть, почувствовал мой взгляд, и потянул меня за руку. Я вырвался и подкрался к одному из освещенных окон.

- То, что они продают свое тело, еще не означает, что они согласны на то, чтобы их пытали, - сказал я.

- Это согласны. Советник Монфор и ее семья платят хорошо, очень хорошо. Я знаю. Я видел раны, и пытался привлечь пострадавших к работе против Монфоров. Но никто из них не согласился. Они не дураки, эти Монфоры. Они знают, насколько далеко могут зайти. Особенно, когда можно зайти очень далеко.

Я не стал подходить к окну вплотную, глядя в него под углом. Комната была так ярко освещена, что меня невозможно было разглядеть из окна. Кроме того, все в комнате были слишком заняты, чтобы смотреть в окно. Я видел лишь часть того, что там происходило, но и этого было более чем достаточно. Я видел колышущуюся картину извивающихся, переплетенных тел. Я видел пыточные инструменты и железные сооружения, терзавшие плоть и заставлявшие издавать вопли. И посреди всего этого я видел Вет Монфор, повелительницу этого извращенного карнавала. На мгновение ее лицо повернулось к окну, и я увидел в ее глазах ледяную холодность, полный самоконтроль посреди безудержного разврата.

Тервин был прав. Это был взгляд того, кто точно знает, насколько далеко может зайти.

Тервин снова потянул меня за руку. Сморщившись от отвращения, я отвернулся от окна и последовал за ним. Пытаться вмешиваться в это ради рабов Монфор было более чем бесполезно. В разврате она проявляла столь же тонкую остроту ума, как и в политических интригах.

Тервин остановился у подножия стены особняка. Окна над нами были темными. Из других частей дома доносилось много шума, приглушенного стенами. Этот шум напоминал мне о том жутком веселье, которое слышалось мне в комнате Зандера, хотя и отличался от него. Природу этих отличий было трудно определить. В том, что я слышал здесь, было нечто упорядоченное . Это была жестокость, имевшая систему и цель, полностью лишенная хаоса.

Тервин снова выстрелил из арбалета, запустив мононити куда дальше, чтобы мы могли подняться до самой крыши особняка. У крыши были крутые скаты, и нам приходилось идти с большой осторожностью, пробираясь к шпилю.

- На какую дальность стреляет эта твоя штука? – прошептал я.

- Не так далеко, как нам хотелось бы сегодня, - ответил Тервин, снова открыв ящик и перезаряжая магазин. – Сейчас мы поднялись примерно настолько, насколько хватает одной лестницы, а у меня осталось материала еще на две.

- Значит, до вершины башни мы не доберемся.

- Не сразу. Я говорил, что путь будет головокружительным. Мы можем пойти в обход.

- Нет, не можем.

- Ладно. На этот раз первым пойдете вы.

Он снова выстрелил, и мы стали взбираться по башне, преодолев примерно треть пути. В нескольких ступеньках от конца лестницы Тервин продел руку в ступеньки, крепко за них держась, и выстрелил еще раз. Болты со свистом пролетели мимо меня и попали в стену башни, нижний конец новой лестницы повис на расстоянии вытянутой руки от верхнего конца прежней.

Впечатленный точностью прицела Тервина, я стал подниматься дальше. Когда мы добрались до верхнего конца новой лестницы, он задержался, чтобы подобрать и свернуть старую. Крюки арбалета зацепили мононити, и Тервин, вращая механизм, свернул лестницу и снова зарядил ее в арбалет.

Я, глядя вниз, наблюдал за этой процедурой, стараясь не думать о том, как мы будем спускаться. Когда земля перед глазами поплыла, я заставил себя отвести взгляд.

Мы поднялись еще выше, и Тервин повторил процедуру, снова свернув нижнюю лестницу. То, что выполнять такую работу на качающейся лестнице было крайне неудобно, казалось, его не беспокоило. Его движения были уверенны, вор не сомневался, что сумеет не упасть. Я был далеко не так в этом уверен.

Мы продолжали подниматься на башню. Я сосредоточился на непосредственной задаче, преодолевая ступеньку за ступенькой. Моя левая рука – живая - болела от напряжения, а аугметическая правая, хоть и не уставала, но недостаток чувствительности в ней все время заставлял сомневаться, схватился ли я за ступеньку. Наконец мы добрались до окна на вершине башни. Подоконник оказался достаточно широким, чтобы мы вдвоем смогли забраться на него и укрыться в арке оконной ниши.